Чудовища были добры ко мне - Олди Генри Лайон

Лучше бы я умерла, думала Эльза. Принц жив, а я хочу умереть. Сдохнуть под забором, или под топором палача. Присоединиться к теням моих сестер. Моих заблудших, моих безмозглых сестер. Оказывается, Янтарный грот умеет просто спасать. Где бы он ни находился, в скале, в диадеме, или в моем воображении – он способен лечить телесные недуги. Жалкий обрывок памяти за ногу его высочества! Зачем же мы резали? Зачем грот показывал нам ужасный, мучительный размен: слепоту на острый нюх, колченогость на силу мышц? Мы не умели верно спрашивать. Иначе бы в обители исцеляли безнадежных, а не калечили здоровых. Неужели король был прав, и погромщики были правы, когда обрушились на обитель? Светлая Иштар, прости глупых…

– Наше сокровище заслуживает награды. Чего вы хотите?

– Смерти!

Король не удивился.

– Мы раздумывали над таким вариантом. Нет, это будет неразумно. Мы имеем в виду, неразумно с нашей стороны. Чего заслуживают сокровища? Алмазы, золото, драгоценности? Их прячут под замок, и ставят стражу. Вы заслуживаете тюрьмы, милочка. Это единственно верное решение. Посмотрите вокруг, – широким жестом Ринальдо обвел спальню. – Нравится?

И, не дождавшись ответа, продолжил:

– Ваша тюрьма будет стократ роскошней. И гораздо просторней. Мы отведем вам под темницу целый замок. Где-нибудь в труднодоступных, малонаселенных местах. Подыщем чудесного тюремщика: знатного, не слишком старого, а главное, всецело преданного нашему величеству. Он возьмет вас в жены. Подарит титул, который ваши дети получат в наследство. Он будет вас холить и лелеять, исполняя любые прихоти. Впрочем, не любые. Вряд ли вы сможете выезжать за пределы замка – или принимать гостей. В остальном наше сокровище не будет знать отказа. Если мы умрем раньше вас, вы перейдете в наследство к нашему сыну. Когда Альберт подрастет, мы поведаем ему, какова ваша истинная ценность…

Король встал:

– Скажите: «Благодарю вас, государь!»

– Благодарю вас, государь, – повторила Эльза.

Скорчившись у ног Ринальдо, она не понимала, что говорит.

8.

Вульма разбудил голод.

В брюхе ворчал зверь. Царапался, требовал куска парного мяса. Кишки обратились в змей. Кубло извивалось, как в брачную пору, стреляя раздвоенными язычками. Время от времени особо вредная гадюка запускала клыки в нежные Вульмовы потроха. При одной мысли о краюхе ржаного хлеба, густо посыпанной солью, во рту копилась слюна. А если вообразить холодную телятину с хреном…

Чертыхаясь вполголоса, Вульм сел на кровати. Напротив, на своем ложе, свесив на грудь лохматую голову, сидел Натан. Храпел, как бес, сукин сын. В щель между шторами тыкалась луна, заливала парня млечным соком. Вчера, после того, как увезли сивиллу, изменник словно с цепи сорвался. Носился по башне, топоча хуже дикого табуна. Рыдал, бранился; лупил кулачищами в стены. Кто б ни строил башню Инес ди Сальваре, каменщики или демоны – хвала Митре, они постарались на совесть. Кое-где с крюков сорвались гобелены, в кабинете рухнули две полки, а так – ничего. Вульм нянькой таскался за бугаем. Выслушивал проклятия: смешные, детские. Отмалчивался в ответ на призывы немедленно кинуться на штурм королевского дворца. Глотал обвинения в трусости; прятал руки за спину, чтобы, упаси Иштар, не садануть изменника сковородой промеж рогов – для вразумления.

Он и забыл, что Натан – совсем еще мальчишка. Сосунок, свирепая зелень. Рядом с горой мускулов, в которую превратился бедняга, мудрец из мудрецов – и тот забудет, с кем имеет дело… Ожидая, пока к парню вернется разум – или в башню вернется Циклоп, единственный, способный угомонить буяна – Вульм вспоминал себя-тринадцатилетнего. Сироту, бродягу, младшего из шайки Коллена Шармаля по кличке Ухарь. Это Ухарь, подобрав в лесу еле живого, покрытого коростой щенка, подарил ему свой нож. Вульм на всю жизнь запомнил: наборная рукоять из колец кожи, бритвенно-острое лезвие… Когда Ухарь закачался на виселице, юный Вульм, стоя в толпе зевак, орал вместе со всеми: «Да здравствует правосудие!» Позже судью, огласившего приговор Коллену Шармалю, смутьяну и злодею, нашли у дверей борделя, куда судья частенько захаживал. Под ребром покойника торчал памятный ножик, а ко лбу кровью была приклеена записка: «Правосудию от волка». Ухарь звал его волчонком; волком Вульм тогда назвал себя впервые.

Подарить Натану нож? На кой ему нож, еще порежется! Подарить дубину? И пусть берет дворец приступом…