Чудовища были добры ко мне - Олди Генри Лайон

* * *

– …камень молчит. Я его не чувствую.

– А раньше?

– Да. Я – настройщица. Если я вижу незнакомый инструмент, я знаю главное: он должен звучать. Дай мне время, и я разберусь: как.

– Хочешь, я извлеку Око? К чему тебе грязный бродяжка? Расколем ему голову…

– Нет.

– Что за сантименты? Раньше ты…

– Я сказала: нет.

– Как знаешь, Красотка…

Иногда Краш слышал звуки. Стук, шорох, скрип. Шаги. Обрывки разговоров. Звуки уплывали, растворялись в жарком гуле. В мозгу раздували горн, и сотня кузнецов принималась стучать молотами. Грохот убивал Краша; тишина воскрешала. В тишине мелькал прохладный, влажный язык Черной Вдовы, вылизывая мозг мальчика.

– Посмотри на меня.

Запах уксуса и трав. Женское лицо. Как тогда, в ночь битвы. Рыжие кудри; пухлый, девичий рот. Сеть морщинок в уголках глаз. Тряпица, смоченная разбавленным уксусом, еще раз прошлась по щекам Краша.

– Пить! – из глотки вырвался сухой хрип.

В губы ткнулся край оловянной кружки. Краш закашлялся, пролил воду себе на грудь; вновь жадно потянулся к кружке.

– Я принесу тебе бульону. Куриного. Любишь бульон, воришка?

Издевается, понял Краш. Пусть. Я для нее воришка. Я, сын Черной Вдовы. Слабое жжение во лбу? Я и без зеркала знаю, что там жжется. Никто не отнимет. Теперь – никто. Только вместе с головой.

– Жди, я скоро…

Я перегрызу тебе глотку, думал Краш. Наберусь сил и перегрызу.

Женщина вернулась с чашкой, от которой шел душистый пар. У Краша свело живот; изо рта потекла слюна. Женщина присела на край кровати. Дрогнули изящно вырезанные ноздри. Хозяйка принюхивалась, и не бульон был тому причиной.

– От тебя пахнет Шаннураном. Мускус и тлен. Так же пахло от Вульма, когда он принес мне Око. Твой запах сильнее…

Лицо ее придвинулось, заслонив собой всю комнату. Краш вздрогнул, увидев, что у глаз женщины нет постоянного цвета. Зелень изумруда, голубизна аквамарина, серый высверк стали; и в центре – черное солнце зрачка, где клубилась бриллиантовая пыль.

«Чудовища всегда…»

2.

– …чудовища всегда были добры ко мне, – повторил Циклоп.

Он стоял у окна и глядел в ночь. Там, во мраке, исколотом шипами звезд, пряталась без малого четверть века. Два десятка лет жизни с камнем во лбу. Вдали от Черной Вдовы, чудовища, ставшего матерью; бок о бок с женщиной, заменившей ему и мать, и любовницу, чтобы в итоге превратиться в чудовище.

– Ты мог сбежать, – сказал Вульм. – Вряд ли Инес держала тебя силой. Почему ты не удрал, когда твой лоб зажил? Год, два, и юркий Краш покидает Тер-Тесет…

– Меня убили бы в пути. С таким лбом я бы не дошел до Шаннурана. Первый встречный бродяга расколол бы мне череп, чтобы извлечь рубин.

– Врешь! Ты живуч не меньше моего. Ты бы выстелил путь отсюда до Шаннурана трупами алчных бродяг…

– А ты, Вульм из Сегентарры? Я ведь помню тебя – во тьме, с мечом в руке. Ты выстилал трупами свою дорогу не хуже моего. Лучше! В сто раз лучше! И вот – там, в переулке, ты заслонил калеку-изменника от толпы. Встал рядом со мной и Симоном. Скажешь, это удивительно меньше камня во лбу?!

– Мне ничего не грозило, – буркнул Вульм. – Жалкие булочники…

И Циклоп вернул ему обидное:

– Врешь!

– Я плохой рассказчик, – Вульм поднял бутыль, на дне которой осталась толика вина. С жадностью приник к горлышку; глотал, дергая кадыком. Вино частью текло мимо рта. – Когда-нибудь я решусь…

– Дочь? Кол над могилой? Прости, если я лезу пальцами в открытую рану. Трагедия в графстве Деларен больше года будоражила умы тер-тесетцев. Из тебя сделали героя. Мстителя, достойного баллады. А я собирал все новости о тебе…

Циклоп оглянулся на старца, дремлющего в кресле, и закончил:

– О тебе и Симоне.

– Мари тут ни при чем, – отмахнулся Вульм. Рубаха на его груди промокла от вина. Казалось, Вульм смертельно ранен. – Это случилось раньше, чем я вернулся в Сегентарру. Ты когда-нибудь был в Эсурии? Мы с приятелем шли по нагорью Су-Хейль…

Он побледнел. Ужас исказил его черты:

– Извини, Циклоп. В другой раз.

– Хорошо, – согласился Циклоп. – Жаль, что ты не спросил меня, почему я не оставил Тер-Тесет сейчас, когда меня уже ничто не держит здесь. Я бы, правда, все равно не ответил… И знаешь, почему?

– Ты чувствуешь себя должником, – прозвучало из кресла. – Красотка погибла, защищая тебя от меня. Тебе мнится, что ты исполняешь ее завещание. Копаешься в потрохах Янтарного грота, наблюдаешь за изменником… Ты слишком долго был сиделкой. Ты отвык от свободы. Выйдя из темницы, ты изобретаешь себе все новые кандалы.