Чудовища были добры ко мне - Олди Генри Лайон

Дура опять становилась табакеркой. Ну да, ноги превратились в резные ножки, и крылышки каменеют яшмой. Скоро голова обратится в крышку, и сипуха уменьшится до первоначальных размеров. Он не знал, что происходит, почему мертвую Красотку крючит от изменений, а дохлая сипуха вместо того, чтобы закоченеть в мерзлой земле, возвращается в исходное состояние. Но Амброз доверял своему чутью, которое еще ни разу не подводило хозяина. Смотри, приказывало чутье. Запоминай. И не сомневайся: дело пахнет жареным.

– Уходим, друг мой, – бросил он Вазаку.

– Домой? – с надеждой спросил толстяк.

– Нет, домой рано. Я знаю одно полезное местечко…

– Почему я хожу за тобой? – Вазак нахмурился, демонстрируя явное нежелание повиноваться. Его натура, оскорбленная властным поведением Амброза, требовала хотя бы видимости реванша. – Таскаюсь по холоду, задубел весь… Вот скажи мне: почему?

Реванша не вышло.

– Потому что я так хочу, – спокойно ответил Амброз.

2.

Харчевню «Лысый осел» жгли, наверное, раз сто. Большей частью это случалось из-за разгула посетителей, изредка – по нерадивости стряпухи, колдующей у строптивой печки; трижды огонь имел магическую природу. Еще в харчевню била молния, прошлым летом. Случалось, пожар не приносил большого ущерба. Тогда благодарили Митру за милость. Бывало же, что от строения оставались курящиеся угольки. Тогда Митру благодарили за то, что дал людям уйти из огня живыми. Когда в углях дымились трупы, Митру все равно благодарили: спасибо, что не мы. И с упрямством, достойным осла, изображенного на вывеске, отстраивались заново.

Хозяева здесь были лысые и с характером.

– Туда, – указал Амброз в угол. – Там свободно…

Окунувшись в чад и гомон, купаясь в ароматах жареного мяса и вони застарелого пота, расталкивая пьяных и обходя трезвых, маги пробрались в дальний угол. Амброз кинул плащ на лавку и сел поверх, умостив локти на столешницу. Вазак устроился напротив, морща нос. Ему хотелось есть, но толстяк боялся, что станет маяться животом после здешних блюд. Вокруг, к великому раздражению Вазака, как жернова на мельнице, работали мощные челюсти гостей, перемалывая горы пищи. Свиную голяшку с луком. Бараньи ноги, запеченные с чесноком. Грузди в сметане. Каплунов, фаршированных брусникой. Лещей вяленых, лоснящихся от жира. Гречневую кашу с телячьими мозгами. Гороховую похлебку с копченостями. Жареных карасей. Вазак успел возненавидеть мир сверху донизу, когда рядом с их столом возник сам хозяин, с первого взгляда определив меру уважения, которую он проявит к почтенным особам.

– Чего изволите?

Эти слова хозяин произносил в особых случаях. Куда чаще он сперва требовал показать деньги. Для тех же, кто показывал, а после норовил исчезнуть, не расплатившись, хозяин – человек, что называется, представительный – припас увесистую дубинку, утыканную поверху гвоздями. Дубинку он звал Умницей, и любил больше жены. Обычно он носил Умницу за поясом, под рукой. Сейчас же хозяин передвинул ее за спину, в знак почтения. И сгибался в поклоне изящней лакея: иначе гвозди Умницы больно кололи в поясницу.

– Принеси-ка нам, любезный… – начал было Амброз.

Но Вазак перебил его:

– Голяшку! Голяшку неси! Карасей! Кашу! Баранину…

– Понял, – кивнул хозяин. – Довольны останетесь.

– …горячего молока с вином, – закончил Амброз.

– И «кодлу»! – Вазак оставил за собой последнее слово. – С огня!

Заказ объявился так быстро, что впору было поверить: хозяин с неделю ждал магов, ждал и готовился. Зубы Вазака, вычерненные и заостренные с концов, хищно вцепились в здоровенного карася – и захрустели хребтиной. Затем пришла очередь голяшки. Время от времени толстяк, шумно фыркая, отхлебывал «кодлу» – подогретую смесь вина и пива, куда добавили яйца, сливки и сахар, а напоследок сунули раскаленную кочергу. Амброз есть не стал, прихлебывая молоко, створоженное вином с пряностями, и оглядываясь по сторонам с нарочитой рассеянностью. Не то чтобы маг кого-нибудь боялся – просто знал, какая публика кутит в «Лысом осле». В заведениях подобного сорта к соглядатаям относятся скверно.

Сперва режут, потом разбираются.

Все, кто грел сегодня кости в харчевне, были вооружены. Сопляки, старики, юнцы и зрелые мужи – все до единого. Из оружия, болтавшегося на ремнях, скрытого в рукавах, спрятанного под одеждой, висящего за спиной и торчащего из голенищ сапог, составился бы приличный арсенал для гарнизона в провинции. Казалось бы, дубинка хозяина в этом сонме лезвий и обухов – потешное недоразумение. Но Амброз так не считал. В юности он имел опыт странствий, куда более увлекательных, чем считали Амброзовы завистники. И понимал: никто, даже будучи обласкан Умницей, не поднимет руки на хозяина. Дурака прикончат раньше, чем он совершит эту глупость. Даже отъявленным сорвиголовам, бродягам без роду-племени, нужно место у очага. Можно сжечь харчевню – ее отстроят. Но убей хозяина, и приюту конец. А значит, снова пути-дороги, и не во всякой иной харчевне тебя примут без слов, вместо того, чтобы тайком послать за стражей.