Мессия очищает диск - Олди Генри Лайон

Однако в последний момент Ли Иньбу исхитрился возложить себе на макушку многострадальное точило, искры брызнули фонтаном, и лезвие алебарды с треском сломалось пополам.

Вместе с точильным камнем.

– Хороший удар, – похвалил лоча, растирая ушибленное темечко. – А вот сталь никуда не годится!

Начальник караула растерянно переводил взгляд со сломанного оружия на черта и обратно – и только тут до него дошло, что его подчиненные опасливо жмутся к воротам.

Еще бы не жались, если перед ними застыла шеренга мрачных якшей в полном вооружении, впереди которой находился вполне человеческого вида воин в изрубленном и залатанном панцире, с красной повязкой на лбу и с двумя топорами «шуан» за поясом.

– Ты спрашивал, где смена? – довольно осклабился Ли Иньбу. – Вот, явилась! Слушай мою команду…

– Что это значит, Ли? – строго осведомился воин с красной повязкой. – Нам запрещено вмешиваться в дела живых!

– Кроме особых случаев, уважаемый господин тайвэй, – обернулся к нему черт. – Мы все здесь по вызову.

– Чей вызов?

– Судьи Бао. Точнее, этого достойного малыша, но судья в темнице, так что я позволил себе…

– И правильно сделал, – кивнул тайвэй. – Нужно сменить караул?

– Совершенно верно. Мне они подчиниться не пожелали.

Воин с топорами молча отстранил Ли Иньбу и вышел вперед.

Начальник караула невольно попятился.

– Я – генерал Сян Хай-чжун, доблестно погибший в битве у Черепаховой заводи, ныне – тайвэй дворцовой стражи Владыки Янь-вана! – прогремел над замершей площадью суровый голос воина.

Начальник караула невольно вытянулся, как не вытягивался даже перед принцем Чжоу.

– Как старший по званию, приказываю сдать пост! Слушай мою команду: напр-р-ра-во! Шаго-ом марш!

Почти сразу Маленький Архат успел отметить, что стража у парадного входа во дворец поспешила последовать примеру внешней охраны, не дожидаясь особого распоряжения. Якши уже занимали оставляемый солдатами пост, а Ли Иньбу и Маленький Архат, не теряя времени, проследовали ко входу во дворец. Позади топал один из якшей, приставленный к ним в качестве сопровождающего предусмотрительным Сян Хай-чжуном.

Во дворе Маленький Архат немедленно изловил за ухо дворцового повара, неудачно пытавшегося прикинуться статуей, и приказал:

– Веди нас в темницу. И быстро! А то съем.

Повар и не подумал сомневаться.

4

Допросы прекратились несколько дней назад. Казалось, об узниках все забыли: их даже перестали кормить, и лишь изредка сердобольный старик-тюремщик приносил кувшин с водой и горсть заплесневелых корок.

«Решили уморить голодом», – отстраненно думал иногда судья. Впрочем, эта мысль уже не вызывала у него никаких чувств. Не все ли равно, от чего умирать: от голода или от пыток? В допросную залу выездного следователя не таскали, но обожженное и истерзанное тело не желало выздоравливать, лелея собственные раны, как залог смерти-избавительницы – жизненные силы были на исходе.

Почти все время Бао пребывал в забытье, в аду Фэньду – но и там его мысли путались, мешая сосредоточиться на работе, и судья не раз пропускал появление злокозненных рук или, наоборот, поднимал ложную тревогу.

Иногда он приходил в себя. Чаще – в Темном Приказе, реже – в своей камере. В один из моментов просветления он попытался связно изложить Владыке, кто повинен в безумии, лихорадившем оба мира все сильнее.

Яньло грустно смотрел на судью.

– К сожалению, здесь я бессилен, – развел руками Князь Преисподней. – Шаолинь недоступен для меня и моих слуг. Теперь лишь живые способны остановить этого безумца.

– А может быть… – судья вспомнил явившийся ему призрак Бородатого Варвара. – Может быть, найти того, кем стал сейчас великий Бодхидхарма? Мне кажется…

– Вы плохо просмотрели его свиток, уважаемый сянъигун. У Просветленного Учением больше не было перерождений.

«Вот и все, – подумал судья Бао, провожая удаляющегося Князя взглядом. – Я раскрыл это дело, но остановить происходящее не в моей власти. Янь-ван бессилен, Бородатый Варвар навсегда ушел в Нирвану или куда-то еще, а я медленно гнию в тюремной камере».

Но и эта мысль не взволновала его, вызвав лишь мимолетное сожаление.

Теперь оба мира представлялись судье Бао одинаково размытыми и нереальными. Он все чаще барахтался в омуте воистину чудовищных видений, не имевших отношения ни к Преисподней, ни к миру живых: ему виделись странные твари, отдаленно похожие на бесов, но не являвшиеся ими; в бреду он разговаривал с людьми и нелюдями – живыми или давно умершими, иные из которых были ему абсолютно незнакомы; грань между двумя мирами и горячечным миражем становилась все более зыбкой, и судья почти не сознавал, где он на самом деле находится.