Мессия очищает диск - Олди Генри Лайон

– Где мой спутник? – свистящим шепотом поинтересовался монах. – Не медли, уважаемый, отвечай, добром прошу!

– В… в чертогах Желтых Источников, – просипел полузадушенный чародей первое, что пришло ему в голову. – По приглашению самого Господина Тайбо, Хозяина Золотой Звезды! Забыл я, ничтожный, что идущих по Пути Будды бережет от чародейства их тяга к истинному просветлению, – вот и наказал меня Господин Тайбо за самонадеянность! Вы не беспокойтесь, преподобный отец, вернется ваш досточтимый спутник, к ужину и вернется, вы уж не сомневайтесь!

Если Расколотая Гора в чем и не сомневался, так это в том, что к ужину и духу его в Нинго не будет.

Монах разжал свою мертвую хватку и быстро пошел прочь.

Зеваки смотрели ему вслед и ругали преподобного за то, что сам подставил отрока, а теперь еще и хватает порядочных людей за горло; чародея ругали за оборванный на самом интересном трюк, себя же хвалили за проницательность – никто и не подумал платить Расколотой Горе до окончания зрелища, чем все и были весьма довольны.

Стоявший у западного угла харчевни Змееныш Цай тоже был доволен.

Преподобный Бань очень вовремя решил пошутить, забыв, что у каждой шутки есть вторая, шершавая половинка.

До ужина у лазутчика жизни оставалась уйма времени.

2

За две недели с лишним, в течение которых монах из тайной службы и Змееныш Цай двигались через провинцию Хэнань, от обители близ горы Сун к Нинго, – за это время лазутчик жизни понял одну очень простую истину.

Он понял, что преподобный Бань – самый опасный человек из всех, когда-либо попадавшихся Змеенышу на пути.

Лазутчик мог утешаться только тем, что он и сам далеко не подарок Яшмового Владыки.

Весь первый день они молчали и шли.

Ночью Змееныш встал – остановились они на небольшой почтовой станции – и нарочито шумно отправился во двор, незаметно прихватив мешочек со снадобьями. К счастью, во дворе оказался укромный закуток, между коновязью и амбаром, так что лазутчик сумел наскоро проделать все необходимые для себя действия и так же шумно вернуться в отведенную им комнатушку.

Он ожидал недовольного ворчания, вопросов относительно того, куда это он шляется на ночь глядя; он ожидал попыток со стороны Баня исподтишка понаблюдать за ним…

Ничего подобного.

Преподобный Бань даже не проснулся.

Весь второй день они молчали и шли.

Весь третий – тоже.

К концу недели их согласились подвезти купцы из Синьганского уезда, везущие в Нинго шелк и ароматные притирания в надежде на хорошие барыши.

– Наставник, – спросил Змееныш со всей наивностью, на какую был способен, присев на край повозки рядом с преподобным Банем, – а когда вы будете меня учить?

Монах ничего не ответил.

А к вечеру неожиданно сказал:

– Когда патриарх Бодхидхарма решил покинуть обитель…

Когда после многих лет, проведенных в Шаолиньской обители, Бодхидхарма решил покинуть Поднебесную, он перед уходом собрал вокруг лучших учеников, дабы выяснить: что же они поняли, учась у него?

Первый ученик сказал:

– Истина находится вне «да» и «нет»; утверждение или отрицание – лишь путь для истины.

Учитель кивнул и ответил:

– У тебя моя кожа.

Второй ученик сказал:

– Истина подобна взгляду подвижника Ананды на Землю Будды – он увидел ее однажды и навеки.

Учитель кивнул и ответил:

– У тебя моя плоть.

Третий ученик сказал:

– Истина лежит вне вещей и реальности, ибо они лишь затемняют ее. Лишь дух есть подлинная истина и реальность.

Учитель кивнул и ответил:

– У тебя мои кости.

И наконец последний ученик поклонился Бодхидхарме, улыбнулся и промолчал.

Учитель улыбнулся в ответ и и сказал:

– У тебя моя суть.

…И до темноты преподобный Бань опять не произнес ни единого слова.

А Змееныш думал, что сегодня он узнал про учение Чань больше, чем за всю свою жизнь. Лазутчик никогда не отличался религиозным подвижничеством: с людьми Дао он был даосом, с людьми Будды говорил о прозрении, кланялся и слушал высокомудрые рассуждения последователей Кун-цзы, с крестьянами и простолюдинами возносил мольбы Старцу Шоусину или персиковой метелкой гонял духа морового поветрия – но это была просто смена окраски, как у древесной пучеглазой ящерки.

Истина в молчании, потому что слова…

Всего лишь слова.

Костыли духа.

И та истина, за которой Змееныш явился в обитель; истина о мертвых руках с тигром и драконом, истина о запредельном и нереальном тоже лежит в молчании – в том, о чем не говорят.