Мессия очищает диск - Олди Генри Лайон

– Ты… – запнулся Змееныш, не очень хорошо уяснив смысл слов «человеческий детеныш» в применении к Маленькому Архату, а также отметив про себя крайне странный титул для патриарха Шаолиня – «его святейшество».

Но раз начал говорить, надо договаривать; тем более сплетни о неприглядных эпизодах личной жизни монахов уже давно раскатились горохом по всей Поднебесной.

– Ты его мальчик для удовольствий?

И Маленький Архат не обиделся.

Только плеснул остатками воды в физиономию Змееныша.

Незло плеснул, играя; но играя не по-детски.

– Для удовольствий, – кивнул монах-ребенок, и лед его глаз немного оттаял, потек по краям голубыми разводами. – Только не для тех, о каких ты подумал.

Вдруг он сорвался с места и побежал к ступеням, ведущим к монастырской кухне.

Остановился на третьей снизу, со щербиной посередине, и негромко бросил:

– Послезавтра Фэн-урод снова пойдет диск к Лабиринту примерять. В то же время, ночью. Ты его не бойся, он когда в подземелья идет, ничего вокруг себя не видит, не слышит! Ты другого бойся…

Не договорил.

Дальше побежал.

Ступеней через сорок остановился, поглядел сверху, как Змееныш из источника воду набирает, как пристраивает коромысло на скользких плечах; как делает первый шаг к лестнице.

– Жили-были два китайца, – пробормотал себе под нос Маленький Архат, – одного звали Сунь, а второго – Высунь…

Но Змееныш не слышал этого.

Да и никто не слышал, а услышал бы, так не понял.

До того места, где поняли бы язык Маленького Архата, была не одна сотня ли^[31] и не одна сотня лет.

5

Косвенным образом слова Маленького Архата о том, что Змееныша в ближайшем будущем ждет приглашение к патриарху, подтвердились почти сразу.

Причем весьма своеобразным образом: если не считать беготни к источнику и уже вошедшей в привычку работы на монастырской кухне, то до самого вечера никто и ничем Цая не обижал. Не мыл грязных рук в набранной для похлебки воде, не требовал найти и немедленно принести веер, утерянный неизвестно где и неизвестно когда; не заставлял в тридцать восьмой раз поймать белого кролика и приготовить из него жаркое с сычуаньской лапшой и молодыми бамбуковыми побегами – Змееныш уже устал объяснять, что ни при каких обстоятельствах не может ничего приготовить из священного животного даже под страхом пытки. Однажды он попытался для разнообразия сказать, что монахам мяса есть нельзя, и, не успев договорить «нельзя», был больно бит монашескими тапочками на твердой деревянной подошве…

Короче, день прошел тихо и безобидно.

И это настораживало больше, чем ставшие привычными издевательства.

Маленький Архат в свободное от занятий кулачным боем и постижения Чань время крутился где-то неподалеку, но в разговоры не вступал.

Повар Фэн вообще не интересовался ничем, кроме котлов и своего диска, на котором за сегодня так ничего и не написал.

У Змееныша Цая даже появилась минутка-другая отдохнуть и в очередной раз задуматься над скрытым смыслом постоянного издевательства и всевозможных обид-насмешек над кандидатами. Неужели такой удивительный обычай существует с седых времен Пути Дамо, сурового Бодхидхармы; неужели именно Бородатый Варвар приказал силой вытряхивать из новичков все зерна человеческой морали и нравственности, делая в мешке их представлений о жизни все новые и новые дырки?

Ведь монаху-любострастнику, по всему видать, главным было не соблюдать монастырские правила, отказываясь от женщин, а не попадаться стражникам с поличным! Но если уж попался, не дать доставить себя к патриарху, уходя от облавы силой, хитростью, чем угодно, но уходя… Опять же грязные сандалии по чистому полу, грязные ладони в воде для похлебки, белый священный кролик, бессмысленные обвинения в воровстве и непочтительности – всего и не перечислить!

И при этом говорят в Поднебесной: «Опрятен, как чаньский монастырь!» – правильно говорят, в чем Змееныш имел возможность убедиться сам.

И при этом говорят в Поднебесной: «Суров к себе, как чаньский монах!» – что тоже правда, истинная правда!

Всем ведомо, как Бородатый Варвар в гневе вырвал себе веки (по иной версии, только ресницы), когда те смежились и помешали ему предаваться внутреннему созерцанию! А последователи Пути Дамо помнят об этом, каждодневно попивая чаек – чайный куст вырос-то из отвергнутой плоти великого Бодхидхармы! – и щеголяя ревностностью в постижении Учения.