Мессия очищает диск - Олди Генри Лайон

Эх, молодо-зелено!

Лазутчик сунул весьма пригодившийся ему палаческий инструмент обратно в мешок и подошел к монаху.

Тот по-прежнему не двигался.

Змееныш замялся: он не знал, как ему называть узника – преподобным Банем или наставником Чжаном? В конце концов Цай решил не забивать себе голову подобной ерундой. Из Шаолиня он выходил с Банем, значит, и в Восточных казематах сидит именно Бань.

– Вставай, – просто сказал Цай. – Пошли.

Угольно-черные глаза монаха раскрылись и спокойно оглядели стоявшего напротив Змееныша с ног до головы.

Если вначале у Цая и были сомнения насчет того, что монах узнает его в новом обличье, то теперь они развеялись полностью.

– Зачем ты это делаешь? – негромко спросил преподобный Бань.

Спросил с интересом, не торопясь, как если бы увидел на дороге малыша, лепящего из песка маньтоу с глиняной начинкой.

– Потому что ты невиновен, – ответил Змееныш.

В темнице стало совсем тихо – стены, потолок, крысиные норы и капли воды на пористых стенах прислушивались к небывалому разговору двух человек, один из которых был в шейной канге-колодке, другой же – с палаческим мешком в руках.

– Ты не прав. Я виновен во многом. И поэтому не пойду с тобой. Подумай еще раз – зачем ты это делаешь?

– Потому что ты спас мне жизнь. А я привык платить долги.

– Я спас жизнь многим. И отнял у многих. Твои долги меня не интересуют. Это не повод менять одно жилище на другое. Подумай еще – может, найдется хоть одна причина.

– Ты – мой наставник.

– Тогда ты должен слушаться меня. А я говорю: уходи.

– Мы вместе вышли из Шаолиня. И вместе вернемся… или не вернемся.

Монах еле слышно рассмеялся:

– Я уходил из обители с безобидным иноком, спасал от смерти лазутчика, отвечал в допросной зале палачу – и у всех этих людей был один и тот же взгляд. Уходи.

Змееныш не ответил.

Он полез в мешок, извлек тисочки, молоток, клещи… затем приблизился к монаху и стал возиться с его кангой.

Бань не мешал, но и не помогал.

Через некоторое время канга упала на пол.

Монах не пошевелился, хотя любой на его месте стал бы разминать затекшие шею и плечи.

– Что ты собираешься делать теперь? – с любопытством спросил он у Змееныша.

– Немного отдохнуть, – ответил Цай. – А потом увести одного лысого дурака силой. Я волоком протащу его от Бэйцзина до Хэнаня, заставлю сосчитать лбом все ступеньки монастырских лестниц и верну патриарху. А потом пойду и полдня буду отмывать руки родниковой водой.

Бань в голос расхохотался и поднялся на ноги.

Пошатнулся.

Но устоял.

– Пошли, – сказал монах. – Вернемся в обитель – выдам тебе официальную гуаду о просветлении. Будешь показывать тем, кто не поверит.

– Все равно не поверят, – проворчал Змееныш.

7

И сквозняки шарахнулись, скуля, когда две тени беззвучно ринулись по коридорам.

Змееныш Цай слегка придерживал шаг – чуть-чуть, ровно в меру, чтобы измученный пытками монах этого не заметил. Таких людей, как сэн-бин, было труднее всего вытаскивать из разных переделок. Лазутчик имел в виду не только что состоявшийся разговор – хотя и это, конечно… Проще всего спасать самого обычного человека: лавочника, гадателя, краденую жену – ты всегда знаешь предел их скромным возможностям, рассчитывая исключительно на себя, но зато и не ждешь от спасаемых никаких неожиданностей. Их надо перетаскивать через ямы, защищать от врагов, прятать, ждать, пока они восстановят дыхание или прекратят жаловаться на несправедливости жизни; но при этом ты уверен, что гадатель не кинется в безнадежную драку, а краденая жена не станет бравировать перед тобой своей выносливостью и в результате вывихнет себе лодыжку.

Простые люди – словно промасленный фитиль: всегда видно, сколько сгорело и сколько еще осталось.

Гораздо хуже возиться с героями-недоучками, норовящими все время доказать своему спасителю, что могли бы обойтись и без него. Ну, в крайнем случае, считают на равных с собой – и тогда приходится спасать пустозвона и от опасностей, и от него самого.

Эти горят, как праздничный фейерверк: то вспышка, то темнота, то что-то не вышло, и вместо разноцветных искр – вонь и шипение.

Но истинное проклятие – работать с такими людьми, как преподобный Бань. Во-первых, невольно расслабляешься, чувствуя рядом действительно мощную поддержку; во-вторых же, никогда не знаешь заранее, в какой момент наступит предел немалым силам твоего спутника.