Насты - Никитин Юрий Александрович

– Страшно, – признался я. – А вдруг погубил обеих? Обе такие доверчивые…

Он коротко усмехнулся:

– Да мы все становимся донельзя доверчивыми, когда имеем дело с тобой. Хотя я никогда бы никого из них не назвал слишком доверчивым. Как и себя.

Данил залпом осушил вторую банку пива, лицо раскраснелось, но в глазах тревога проявлялась все отчетливее.

– Шеф… что дальше?

– Мы выразили протест, – пояснил я. – Власти постараются сделать вид, что ничего не случилось, а девчонок подержат до утра, попугают и выпустят. Потому нужно прямо сейчас поднимать крик на всех форумах, везде дать ссылки на ролик в ютюбе!.. Пусть этот случай станет известным всем-всем!

Он пробормотал:

– Но тогда им могут всыпать больше. А то и под статью подведут.

– Пусть, – ответил я. – А мы наймем адвокатов.

Валентин вмешался:

– Нанимать не придется, сами прибегут. Случай больно скандальный, на нем можно заработать если не деньги, то имя и популярность.

Данил буркнул:

– Деньги тоже наверняка будут. Я же догадываюсь, наш благодетель тут же и денег отсыплет, и адвокатов пришлет самых лучших.

Утром меня разбудил требовательный звонок. Я протянул к мобильнику руку еще с закрытыми глазами, но чувствовал и сквозь сон, что звонок от Дудикова.

– Анатолий, – сказал он быстро, и я впервые ощутил в его обычно сдержанном и до предела корректном голосе волнение. – Вам не кажется, что нам стоит встретиться просто немедленно?

– Могу прямо сейчас, – сказал я.

– Я жду.

Мама попыталась накормить, я же стал теперь не просто фрилансером, а у меня своя компьютерная фирма, нужно хорошо питаться, однако я торопливо осушил большую чашку кофе и торопливо выбежал из дома.

Мой «опелек» стоит, влезши передними колесами на газон, вблизи подъезда, так что быстро плюхнулся на переднее сиденье и начал выбираться из тесноты припаркованных у дома машин.

Когда добрался через половину Москвы до особняка культурного центра, успел заметить, как из черной «Ауди» вышла Белогольцева, одна из активисток оппозиции, ее лицо часто мелькает на экранах, постоянно раздает интервью и призывает на борьбу с кровавым режимом.

Она исчезла в дверях культцентра в тот момент, когда я припарковался и вылезал из машины, но в холле меня встретил сам Дудиков, никакой Белогольцевой нет и близко, явно с нею работает и дает ей денег кто-то другой.

– Пройдемте в эту комнату, – сказал он быстро. – Маша, принесите нам кофе!.. Маша?! И мне тоже большую.

Усадив меня в кресло у низенького кофейного столика, он впился в мое лицо живыми черными глазами.

– Так вот о какой акции, – сказал он возбужденно, – вы намекали!

– О ней, – согласился я.

Он воскликнул:

– Это был огромный риск!

– Но все получилось, – сказал я скромно, хотя на душе кошки скребут все сильнее. – Теперь нужно только раздувать эту искру, чтобы разгорелся костер.

Маша вошла с подносом в руках, две большие чашки распространяют сильнейший аромат, горка сахарного печенья так и просится быть сожранной.

Пока она неспешно переставляла чашки и печенье на стол, давая возможность полюбоваться ее безукоризненными полными сиськами, я попытался прикинуть, какое у нее звание и в какой разведке служит или на каких еще подрабатывает, здесь, должно быть, полно двойных агентов…

– Что требуется от нас? – спросил он.

Я на мгновение смешался, впервые не он дает мне инструкции, пусть и в ненавязчивой форме, а в лоб спрашивает, что делать им, а это значит, мы наконец-то перехватили инициативу.

С чашкой в руках я сказал солидно:

– Информационная поддержка. У девушек группы «Срань Господня» всегда присутствует некий артистизм, как вот бросание тортами в морды великих людей. Это вроде картин Пикассо или морковки в петлице парадного костюма Маяковского, когда он возглавлял движение «Пощечина общественному вкусу».

Он сказал воспламененно:

– Да, но здесь церковь!

– Вы же прочли мое сообщение, – уличил я. – Не так ли?

Он кивнул.

– Это моя работа.

– Я сделал акцент, – напомнил я, – что это не церковь, а бизнес-центр. Или, скажем точнее, церковь на семь процентов, а девяносто три, как доказано судом и зафиксировано в бумагах, принадлежит светским организациям! Я уж не говорю, что очень нечистоплотным, это сейчас неважно, главное – нет оскорбления чувств верующих.

Он кивнул, не сводя пристального взгляда с моего лица.

– Вижу, вы все продумали.

– Не все, – сказал я скромно, – хотя и многое.

– На что вы рассчитываете в данном случае?

– Ненависть к власти, – сказал я, – у нас зашкаливает. Как говорят умники, ненависть дикая, иррациональная, ничего не имеющая общего с доводами разума. Мы не европейцы, у нас нет дисциплины разума. Сейчас на ура и с восторгом примут любую дикость, направленную против России. А если кто-то и посмеет робко вякнуть, что эти две девицы насрали в церкви, а это наказуемо – его тут же заклеймят правые и левые, соседи и коллеги, и даже продавцы в магазине, как подхалима власти, лизоблюда и вообще тупую сволочь, которая вообще выжила из ума.

Он быстро подумал, кивнул.

– Да, вы правы. При нынешнем положении народ готов поддерживать даже полнейших ничтожеств, если те выступают против власти. А эти девушки… ну, они выглядят симпатичными. Кстати, вот довод в защиту того, что все человечество превращается в нацию Интернета: уже пошли отклики в Европе и США, и везде реакция точно такая же, как в самой России!

– Прекрасно, – сказал я ровно, – хотя я на это и рассчитывал. Хорошо бы, чтобы правозащитные организации вступились за этих узниц совести!

– Узниц совести, – повторил он, улыбка на его губах стала шире. – Прекрасно. Европарламент будет ржать от такой формулировки, но мы все организуем, чтобы приняли правильную резолюцию.

– Тогда нужно только, – сказал я, – не давать этой теме затихать. Иначе власти втихую могут принять любое решение. Даже отпустить, что нам невыгодно.

– Все СМИ будут постоянно муссировать эту тему, – пообещал он. – В ней огромный потенциал!.. Мы организуем постоянные пикеты возмущенного произволом властей населения, которые будут протестовать у здания суда, и это будет в теленовостях всех каналов мира!..

– Нужно будет, – подсказал я, – организовать и протесты против этих девушек. Но каких-нибудь совсем уж клоунов. Ну, ряженых казаков или недавно выпущенных из тюрьмы уголовников, а то и каких-нибудь бомжей поколоритнее с побитыми и опухшими от пьянства мордами… Вы их фотографировали с подписью, что это единственный электорат власти?

Он криво улыбнулся:

– Было дело. Хотя это не помогло. Но вы правы, часть населения, увидев таких протестующих против этой «Срани», автоматически станут поддерживать… ха-ха, узниц совести! А мы постараемся придать этому фарсу самый серьезный вид.

– Интеллигенция, – сказал я, – вся в едином порыве поддерживает группу «Срань Господня», а всякие черносотенцы, бомжи и уголовники – требуют строгого наказания. При таком раскладе кто посмеет пикнуть против?

Он допил кофе, медленно опустил чашку на столешницу, все еще не сводя с моего лица внимательнейшего взгляда.

– Вы хорошо все продумали, – сказал он одобрительно и с некоторым удивлением. – Вы могли бы стать прекрасным политиком… гм, и, возможно, станете.

Я сказал злобно:

– Сейчас у меня пока другая цель! Разрушить эту власть до основания!

Он кивнул и ответил очень серьезно:

– Поверьте, этой же цели придерживается огромное, просто огромнейшее число людей во всем мире. Очень влиятельных.

На обратном пути я сразу направился в наш офис. Еще только открывая дверь, услышал гул голосов, а когда переступил порог, увидел весь актив в полном составе, а еще и десяток ребят, что организовывали сдерживание охраны храма.

На столах полупустые бутылки вина, но ребята пока с серьезными сосредоточенными мордами, а перед многими вообще не вино, а банки с пивом.

– Всем привет, – сказал я подчеркнуто бодро.

Мне ответили разноголосым ревом, и тут же Зяма вскочил, завопил громким голосом:

– А почему я ничего не знал?

Я сел за стол, отмахнулся, как от мухи.

– Без «МОССАДа» обойдемся. Ты бы совал палки в колеса, трус. А так все получилось! Сразу говорю: с Люськой и Мариной все было обговорено. Они знали, что их потащат в ментовку. Они героини!.. Вот так и надо относиться, а дуры или нет – в данном случае это неважно. Для женщин дурость – это как бриллиантовые серьги.

Грекор кивнул на мониторы, где комментаторы суют под нос прохожим микрофоны и спрашивают, как те относятся к поступку группы «Срань Господня».

– Пока народ фактически одобряет…

Зяма сказал саркастически:

– Не весь.

– Не весь, – согласился с ним Валентин. – Я сохранил этот ролик. Очень колоритный типаж.