Насты - Никитин Юрий Александрович

– Мы эти мечети разнесем по камням, – прорычал мужик, зверея на глазах. – И никакой ОМОН не остановит!.. Что-то церкви или костелы они в своем Чуркостане не строят!.. Блин, я всегда голосовал за власть, но если начнут в Бутове строить мечети, я в тот же день пойду не мечеть ломать, а Кремль, где засели эти сраные пидоры!

Корреспондент повернулся к камере и прокричал с подъемом:

– Рядовой русский избиратель заявляет, что ничего не имеет против строительства мечетей, зато готов присоединиться к демонстрации протеста против засилья коррумпированной власти в Кремле!

Машина замедлила ход, впереди пробка, я с неохотой оторвал взгляд от айпада. Дело не в застрявших автомобилях, просто по обе стороны бульвара идет мощный грабеж магазинов.

Вчера здесь было тихо, я нарочно направлял все группы в другие районы, пока отсюда не вывели всех полицейских, и потому, когда началось вот это, здесь все действуют безнаказанно, и так будет еще несколько часов, пока власти поймут, насколько здесь серьезно, и начнут перебрасывать сюда серьезные силы.

Все грабежи начинаются однотипно: крепкие парни, а за ними все остальные, врываются через разбитые витрины и хватают все самое ценное, а потом уже начинают складывать в тележки и торопливо увозить награбленное по улице, спеша успеть выгрузиться и вернуться еще.

Другие подъезжают на потрепанных «Жигулях» и загружают их так, что машины оседают на диски. Камеры наблюдения работают исправно, однако обкуренным ребятам все по фиг, а те, что пришли в масках, время от времени спохватываются, что маска уже сползла на грудь, да и те, что без масок вообще, издеваются над трусами, так что лучше сбросить ее вовсе, чтобы не получить битой по голове от своих же.

То, что не удалось вывезти, просто безжалостно и сладострастно разбивают в самих магазинах, крушат прилавки, кассовые аппараты, стойки с выставленными для продажи книгами и аптекарскими товарами, опрокидывают на ползала длинные и высокие полки, торопливо поджигают их…

Данил рычал от восторга, дважды уговаривал меня рвануть туда и пограбить всласть.

Я качал головой:

– Данил, мы же борцы за идею!

– Дык одно другому не мешает, – отрубил он, – это же такой кайф!

– Потерпи, – ответил я. – Мы с тобой должны быть сверху… как эти самые.

– Манагеры?

– Вроде того, – согласился я. – Чингисханы.

Он тяжело вздохнул.

Этот день мы провели по большей части в автомобильных пробках, зато насмотрелись, как в каких районах действуют группы повстанцев, как мы назвали себя гордо, как власти ухитряются с большим трудом восстановить контроль в других и даже провести массовые аресты.

Властям за сутки удалось арестовать более пятисот человек, всех за участие в грабежах и нападениях на полицейских, однако триста человек освободили напавшие на участки в ту же ночь, а остальных отбили ближе к утру, что вызвало необыкновенный прилив энтузиазма и уверило всех наших в собственной безнаказанности.

А мы взобрались на крышу и оттуда наблюдали страшное и величественное зрелище, когда горят многоэтажные дома офисов, а пожарные машины не в состоянии пробиться через многотысячные толпы, мешающие проезду.

Самая большая волна беспорядков, пользуясь удаленностью главных сил полиции, прошла по Южному Бутову. Били и поджигали автомобили, припаркованные на улице, витринам досталось меньше, здесь дома достаточно удалены от дороги, но все-таки мародерили мощно, пусть и не так, как в центральных районах Москвы, где нужно протискиваться между рядами дорогих припаркованных автомобилей и витринами во всю стену, за которыми сверкают драгоценности стоимостью в самолет или дорогую яхту размером с авианосец.

Во Франции во время таких же беспорядков было сожжено пять тысяч автомобилей, но у нас не какая-то нищая Франция, за эту неделю сожгли двадцать тысяч авто, но уличные беспорядки только-только начинают переходить в гверилью, а тогда уже ни одного автомобиля не останется целого, если только он не принадлежит повстанцам.

Во время пожаров, будь днем или глубокой ночью, улицы заполнены народом, из них наших совсем немного, основная же масса просто зеваки, высыпавшие отовсюду полюбоваться на величественное зрелище исполинского костра, когда языки багрового пламени размером с паруса корабля лижут стены здания в несколько этажей, там наверху со звоном лопаются от жара стекла, а толпа несколько отшатывается, когда вниз сыплется град осколков, способных убить, попав острым концов в голову или в шею.

Черные клубы дыма поднимаются красиво и величественно-мощно, огонь торопливо пожирает все, до чего дотягивается, хмелеет от ощущения силы и рвется дальше, выше, во все стороны…

Пожарные машины никак не могут пробиться через толпу, им мешают намеренно, эти гады возьмут и загасят такое красивое зрелище, а у нас в крови сидеть вокруг костра и смотреть в огонь, где поджаривается мясо мамонта, а здесь еще тот мамонт горит, сердце ликует и трепещет от восторга!

Зяма сказал со вздохом:

– Как будущий банковский магнат, скажу с печалью, что за последние дни из России, что почти что вся уже наша, утекло в загребущие лапы Запада около ста двадцати миллиардов долларов! И это только начало…

Валентин буркнул:

– Куда уж хуже?

– Что деньги, – сказал Зяма, – я, как чистокровный россиянин, скажу, как и положено, не в деньгах счастье…

– А в их количестве?

Он покачал головой:

– Люди уезжают, вот что самое важное.

– На работу, – подсказал Валентин.

– На работу, – согласился Зяма. – Яйцеголовые, что до этого отвергали приглашения иностранных фирм поработать в их странах, начали массово соглашаться. У меня один родственник обслуживает финансы аэропортов, он говорит, что у нас пустеют целые лаборатории! Некоторые самолеты оказываются почти полностью заполнены докторами наук и кандидатами!

Я пробормотал:

– Переждут да вернутся?

Зяма посмотрел на меня, как будто я сморозил несусветную глупость.

– Мы разве китайцы или японцы? Русские – птицы гордые, уехали так уехали. И никому не признаются там, что русские, стыдно.

Валентин сказал осторожно:

– Я слышал, на месяцы вперед распроданы все билеты не только на авиарейсы, но и на железнодорожный транспорт…

– И на рейсы международных автобусов, – подтвердил Зяма. – А сколько выехало на личных автомобилях… никто и не сосчитает.

Я сказал с надеждой:

– Но как… без виз?

– На границе обычно просят политического убежища, – пояснил Валентин. – И тут же их принимают, потому что из России люди бегут приличные, трезвые и на хороших автомобилях.

Еще несколько дней во всех районах Москвы продолжались одинаковые по сути беспорядки, грабежи, мародерство, поджоги, столкновения с полицией. Днем в разных концах города поднимаются черные столбы дыма, туда с ревом устремляются пожарные машины, а следом, иногда опережая, санитарные, даже не дожидаясь вызова.

Ночью дыма на темном небе не видно, разве что звезды тускнеют, зато отчетливее видно зловещее багровое зарево пожаров, что заставляют тревожно биться сердце.

Вообще-то не только тревожно, что-то у меня во внутренностях вообще завязалось узлом, даже дыхнуть не могу глубоко. Не боль, а некий спазм, вот уж не думал, что я такой нервный и чувствительный.

Несколько раз со мной на связь выходил Дудиков, в последний раз мягко попенял, что я действую в одиночку, а с его стороны можно бы получить существенную помощь.

– Гордость, – сказал он одобрительно, – это прекрасно! Уважаю. Но в интересах дела лучше бы…

– Засунуть ее в жопу? – спросил я. – Хорошо, давайте завтра? У меня есть вопросы.

– Жду, – ответил он немедленно. – Позвоните, когда выедете из офиса.

На дорогах, что удивительно, почти нет пробок, хотя при разрастающемся бардаке они должны быть на каждом шагу. Просто машин стало гораздо меньше: то ли народ уехал отсиживаться на дачи и в садовые домики, то ли вообще слинял куда угодно в дивную страну Замкадья, где все не как у людей, а люди, понятно, это москвичи.

Я с удовольствием превысил скорость, гайцев почти не осталось, их ненавидят еще больше, чем простых полицейских, подчиняться им почти перестали, несколько раз избивали, а в южной части Симферопольки при въезде на МКАД недавно двух попросту застрелили из проезжающего мимо автомобиля.

В одном месте, правда, пришлось притормозить и пробираться буквально на ощупь: площадь и перекресток заволокло светлым дымом, хотя это может быть и не дым, а слезоточивый газ, не знаю. Как сквозь туман мелькают человеческие фигурки, иногда кто-то кого-то хватает, тащит, но то ли свои оттаскивают раненого или слишком агрессивного напарника, то ли проклятые холуи режима арестовали отважного борца за свободу…

Я осторожно проехал вдоль бровки, а когда видимость восстановилась, прибавил газ и погнал, наверстывая упущенные минуты.