Мужчины не ее жизни - Ирвинг Джон

Холодный душ для Ханны

Эдуардо Гомес был набожным католиком. Он был человеком суеверным, но всегда смирял свою веру в предопределение — как то велела его религия. К счастью для него, он никогда не сталкивался с кальвинизмом, потому что тогда непременно оказался бы легким и преданным прозелитом. До сего дня католицизм садовника не давал разгуляться его воображению в том, что касается его собственного предназначения в этом мире.

Когда он висел головой вниз, запутавшись ногой в бирючине миссис Вон, и ждал смерти от отравления выхлопными газами, его посетили чувства, ставшие для него впоследствии источником бесконечных страданий. Эдуардо тогда пришло в голову, что такой смерти заслуживает не он, ни в чем не повинный садовник, а Тед Коул. В этот момент беспомощности Эдуардо видел себя жертвой похоти другого человека и его, так сказать, «отвергнутой женщины».

Никто, и уж тем более, конечно, священник на исповеди, не стал бы винить Эдуардо за эти чувства. Злополучный садовник, запутавшийся в живой изгороди перед домом миссис Вон и обреченный на смерть, имел все основания полагать, что с ним обошлись несправедливо. Но шли годы, и Эдуардо, знавший, каким щедрым и великодушным работодателем был для него Тед, никак не мог себя простить за те свои мысли — он тогда думал, что Тед Коул заслуживает смерти от отравления выхлопными газами.

Поэтому суеверная душа Эдуардо погрузилась в смятение (не говоря уже о том, что укрепился его потенциально фанатический фатализм), когда именно ему, несчастному садовнику, выпало найти Теда Коула, отравленного выхлопными газами.

Первой что-то неладное почуяла жена садовника — Кончита. Она взяла почту в почтовом отделении Сагапонака по пути в дом Теда. Поскольку в этот день Кончита меняла постельное белье, стирала и убирала в доме, она оказалась у Теда раньше Эдуардо. Она положила почту на стол в кухне, где не могла не заметить полную бутылку односолодового шотландского виски; бутылка была открыта, но полнехонька. Она стояла рядом с чистым пустым хрустальным стаканом от Тиффани.

Кончита обратила внимание и на открытку от Рут в почте. Ее обеспокоило изображение проституток в их окнах-витринах на Гербертштрассе, улице красных фонарей в гамбургском квартале Сент-Паули. Не дело это — дочери отправлять такую открытку отцу. К сожалению, почта из Европы шла долго, а ведь послание от Рут могло бы приободрить Теда, прочти он его. (ДУМАЮ О ТЕБЕ, ПАПА. ИЗВИНИ ЗА ТО, ЧТО НАГОВОРИЛА ТЕБЕ. ЭТО БЫЛО ПОДЛО. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! РУТИ.)

Обеспокоенная Кончита тем не менее начала убирать в мастерской Теда; она думала, что Тед, может быть, спит у себя наверху, хотя обычно он был ранней пташкой. Нижний ящик так называемого письменного стола Теда был открыт и пуст. Рядом с ящиком стоял большой темно-зеленый мешок для мусора, который Тед набил черно-белыми поляроидными снимками своих обнаженных натурщиц; хотя мешок был перевязан сверху, изнутри вырвался запах поляроидного покрытия, когда Кончита, работая пылесосом, отодвинула его в сторону. Привязанная к мешку записка гласила: «КОНЧИТА, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫБРОСИТЕ ЭТОТ МУСОР ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ РУТ».

Это так встревожило Кончиту, что она выключила пылесос. Она крикнула снизу вверх: «Мистер Коул?» Ответа не последовало. Она поднялась наверх. Дверь в главную спальню была открыта. Кровать была аккуратно застелена. Кончита застелила ее предыдущим утром, и с тех пор на нее никто не ложился. Кончита прошла по коридору в комнату, где теперь останавливалась Рут. Прошлой ночью в кровати Рут спал Тед (или кто-то другой), по крайней мере, он полежал на ней некоторое время. Шкаф Рут и ее комод были открыты. (Отец чувствовал потребность в последний раз посмотреть на ее одежду.)

Теперь Кончита взволновалась настолько, что позвонила Эдуардо (она сделала это еще до того, как спустилась по лестнице), а ожидая прибытия мужа, вытащила в сарай темно-зеленый мешок с мусором из мастерской Теда. Гаражная дверь в сарай открывалась кодовым замком, и Кончита набрала нужный код. Когда дверь открылась, Кончита увидела, что Тед уложил вдоль порога одеяла, заткнув щель; еще она поняла, что двигатель машины работает, хотя Теда в машине и нет. Глушитель постреливал, выкидывая выхлопные газы. Кончита бросила мешок с мусором в дверях сарая и осталась там ждать Эдуардо.

Прежде чем начать искать Теда, Эдуардо выключил двигатель. Бак был на три четверти пуст — двигатель, вероятно, проработал большую часть ночи, — и Тед чуть притопил педаль газа ракеткой для сквоша. Это была одна из старых ракеток Рут — Тед вклинил ее между педалью газа и передком сиденья. Двигатель работал на довольно высоких оборотах, что не позволяло ему заглохнуть.

Люк на сквош-корт во втором этаже был открыт, и Эдуардо поднялся туда; он едва мог дышать, потому что весь сарай был заполнен выхлопными газами. Мертвый Тед лежал на полу корта. Он был одет для игры. Может быть, он какое-то время гонял мячик и немного бегал по корту. Устав, он лег на пол корта, идеально расположившись на позиции «Т» — том месте на корте, в котором он всегда советовал располагаться Рут: занимать его так, словно вся ее жизнь зависела от этого, потому что именно с этого места на корте можно было наилучшим образом контролировать игру противника.

Позднее Эдуардо жалел, что открыл большой темно-зеленый мешок и увидел его содержимое, а не выбросил его сразу в мусорный бачок. Воспоминания о рисунках со срамными местами миссис Вон никогда не оставляли его, хотя он и видел эти срамные места изодранными в клочья. Черно-белые фотографии были для садовника мрачным напоминанием об увлечении Теда Коула униженными и деморализованными женщинами. Чувствуя, как тошнота подступает к горлу, Эдуардо выкинул фотографии в мусорный бачок.

Тед не оставил посмертной записки, если не считать того, что было привязано к мусорному мешку: «КОНЧИТА, ПОЖАЛУЙСТА, ВЫБРОСИТЕ ЭТОТ МУСОР ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ РУТ». И Тед предвидел, что Эдуардо воспользуется телефоном на кухне, потому что на листочке бумаги у кухонного телефона была другая записка: «ЭДУАРДО, ПОЗВОНИТЕ ИЗДАТЕЛЮ РУТ, АЛАНУ ОЛБРАЙТУ». К этому Рут приписала номер Алана в «Рэндом хаусе». Эдуардо, не колеблясь, позвонил.

Хотя Рут и была исполнена благодарности Алану за то, что он взял на себя ответственность за все происходящее, она продолжала обыскивать дом в Сагапонаке, надеясь найти записку, оставленную отцом ей. Отец не оставил ей записки с проклятиями, хотя всегда умудрялся найти оправдание своим поступкам — когда дело касалось самозащиты, он становился неутомим.

Даже Ханна была уязвлена тем, что он не оставил ей ни слова, хотя Ханна убедила себя, что звонок, зафиксированный ее автоответчиком, был от Теда.

— Если бы только я была дома, когда он звонил! — говорила Ханна своей подружке.

— Если бы только… — сказала Рут.

Импровизированная гражданская панихида по Теду Коулу состоялась в сагапонакской школе для первых — четвертых классов. Попечительский совет школы, ее нынешние и прошлые учителя позвонили Рут и предложили ей помещение. Она и понятия не имела, какие пожертвования делал для школы ее отец. Два раза он покупал для них спортивное оборудование; каждый год дарил детям кисти, краски и холсты; он был главным поставщиком детских книг для Бриджгемптонской библиотеки, которой пользовались сагапонакские дети. Более того, не говоря об этом Рут, Тед приходил на чтения для детей в «час сказки» и не меньше пяти-шести раз в учебном году давал ученикам уроки рисования.

И вот среди низеньких столов и стульев, среди стен, увешанных детскими рисунками, посвященными самым важным темам и персонажам из книг Теда, шел вечер памяти в честь знаменитого автора и иллюстратора. Самая почтенная отставная учительница школы с любовью вспоминала преданность Теда делу воспитания детей, хотя при этом и перепутала его книги; она полагала, что человекокрот — это персонаж, который прячется под наводящей ужас дверью в полу, а неописуемый шум, словно кто-то старается не шуметь, издавала неправильно понятая мышь, ползающая за стенами. На детских рисунках, висящих на стенах, Рут видела столько человеко-кротов и мышей, что ей хватило на всю оставшуюся жизнь.

Если не считать Алана и Ханны, единственным сколько-нибудь заметным гостем, приехавшим из другого города, был нью-йоркский галерист, сколотивший небольшое состояние на продаже оригинальных рисунков Теда Коула. Издатель Теда приехать не смог — у него еще не прошел кашель, который он подхватил во Франкфурте на книжной ярмарке. (Рут подумала, что этот кашель ей известен.) И даже у Ханны пропал ее обычный гонор — они все были удивлены, увидев здесь так много детей.

Был здесь и Эдди О'Хара; как житель Бриджгемптона Эдди мог считаться местным, но Рут не ожидала увидеть его здесь. Позднее она поняла, почему он пришел. Как и Рут, Эдди надеялся, что здесь появится Марион. В конечном счете это был один из тех случаев, когда Рут питала надежду увидеть мать. К тому же Марион была писательницей. Разве всех писателей не тянет к концовкам? А тут как раз и была одна из концовок. Но Марион не появилась.