Харбин - Анташкевич Евгений Михайлович

«Одним словом – Европа!»

В течение последних нескольких суток Александр Петрович Адельберг находился на северных отрогах Малого Хингана вместе с разведочной партией, производившей топографическую и геодезическую съёмку местности под давно задуманную железнодорожную ветку Сахалян – Цицикар: она должна была соединить КВЖД с берегом Амура как раз напротив Благовещенска.

Он стоял на кромке хребта, смотрел на схему, на местность и думал: «Если идти по берегу Губилихи, или Гунилихи, или как её там, со скоростью хотя бы полверсты в час, это будет хорошим темпом. Ну, с Богом!»

Он ещё раз глянул на замершую под ногами марь, сложил схему, перекрестился и стал осторожно спускаться. Под ногами сыпался пыльный щебень и шелестела пожелтевшая трава, его коричневые сапоги быстро стали серыми; он спустился к самой кромке мари, пошёл по её краю, а дальше – по течению неширокого ручья, петлявшего между склонами и терявшегося в высокой жёсткой траве.

Через несколько часов Адельберг дошёл до того места, где сопки расступились и ручей превратился в заметную речку, извилистую, то узкую, с перекатами, то пошире, с отмелями, уходившую на юго-восток.

Впереди была широкая долина, обозначенная на схеме белым пятном долина. Адельберг наметил приблизительный маршрут по её краю под склонами сопок, чтобы ненароком не попасть в какое-нибудь незасохшее болото; и начал производить съёмку. Он продвигался, отмечал на схеме очертания склонов, пересохшие ручьи, которые, когда выпадают обильные дожди, превратятся в реки, и почему-то снова вспомнил Карпаты и новогоднюю встречу с профессором Устряловым и полковником Байковым. Байков уехал охранять лесную концессию; Наталья Сергеевна Устрялова совсем недавно родила второго сына, и Анна стала его крёстной матерью, а Николай Васильевич снял дачу в Маоэршани, недалеко от их дачи.

31 мая Москва и Пекин договорились совместно управлять железной дорогой, и подтвердились слухи о том, что все, кто не имеет советского или китайского гражданства, будут с дороги уволены. Это огорчило и Адельберга, и Анну Ксаверьевну, потому что с каждым годом найти работу в Харбине становилось всё сложнее, поэтому и эта партия, и предложение Устрялова перейти на работу в Политехнический институт были кстати.

Гунбилахэ уходила вправо, отворачивая от крутых склонов окрестных сопок. За день жара разлилась по всей долине и, несмотря на подступавший вечер, удерживала её под своим гнётом. Хотелось прохлады, Адельберг старался идти в тени деревьев и прижимался к склонам сопок.

Он наносил новые пометки на схему; солнце клонилось на запад, и уже пора было перекусить и передохнуть. Адельберг решил дойти до небольшой сопки, торчавшей на равнине, как пупок на равном месте, и сделать там привал. Он нанес эту сопку на схему и назвал её Машкин Пуп. Не очень широкая в этом месте Гунбилахэ терялась в высокой густой траве и, скорее всего, протекала под сопкой, – если так, то там можно было ополоснуться и заварить чай. Речка местами проблёскивала, Адельберг мысленно наметил точку, от которой он отвернёт из-под тенистых склонов сопок и пойдёт к Машкину Пупу, как вдруг оттуда, с того направления, до него долетел хлопок. Он остановился и прислушался – звук был знакомый, похожий на выстрел из карабина. Это его удивило – до Амура, где были люди, было ещё около сотни вёрст, а охотники и даже местные гольды в это время не охотятся; на звук ломавшегося сухого дерева он тоже похож не был. Хоронясь за кустами, он поднялся на склон, присел около куста, достал бинокль и стал смотреть в ту сторону; сначала не увидел ничего, однако вдруг услышал ещё один хлопок и сразу ещё. Он вглядывался в прилегающий к сопке густой кустарник и наконец увидел, как там, пригнувшись и держа в руке винтовку, из кустов к склону сопки перебежал какой-то человек, сразу раздался хлопок, и человек упал.

«Убили или спрятался!» – подумал Адельберг, он уже понял, что это были не просто хлопки, а выстрелы.

Раздалось ещё несколько выстрелов, и два или три человека, которых из-за кустов он видел неразборчиво, перебежали с места на место. Расстояние было сотни две саженей, но разглядеть отчётливо, что происходило у подножия Машкина Пупа, мешали кусты и тёплое марево, поднимавшееся от перегретой за день земли.

«Вот тебе и глушь! – подумал Адельберг. – Однако я влип. Неужели хунхузы?» Он уже пожалел, что не взял с собой никого, но тут же понял, что если бы и взял, то это ничего бы не изменило, потому что китайцы-рабочие при виде хунхузов сразу бы разбежались.