Харбин - Анташкевич Евгений Михайлович

– Да, Саша, расскажи с этого места!

– С валуна я упал и подвернул ногу, боль была адская, нога распухла, идти я дальше не мог, да и Николаю был в тягость, поэтому сказал ему, мол, ты иди, а я останусь здесь, дождусь тебя, потом всё расскажешь.

– Сломали ногу? – спросил Тельнов.

– Нет, оказалось растяжение, но это выяснилось уже позже, когда вернулись; доктор даже хотел в гипс взять, но обошлось, наложили шину. Полгода хромал. – Адельберг посмотрел на Байкова, потом оглянулся. – Хорошо, что сейчас Анна не слышит, а то бы разволновалась, она об этой истории ничего не знает. В общем, я остался на ручье и держал ногу в ледяной воде, Николаю спасибо за коньяк, а то бы я ещё и простудился, – дальше продолжай ты, Николай Аполлонович!

– Я оставил Сашу у ручья и шёл по тропе ещё минут сорок. Тропа шла вверх и поднималась довольно круто, по дороге попадались поляны, я вышел на очередную и увидел пещеру в скале, эдакую, знаете, – она была зажата между двумя старыми дубами, а ведьма уже стояла перед входом, потом она сказала, что ждала меня.

Байков взял машинку для набивания папирос, а Устрялов переглянулся с Тельновым и Адельбергом. Александр Петрович только пожал плечами, мол, что есть – то есть, и сказанному придётся верить.

– Я к ней подошёл и поздоровался, и она пригласила меня в пещеру. Но в ней, то есть в пещере, я ничего не помню. Как будто сон на меня нашёл, всё было каким-то как бы видением или мороком, я даже не помню подробностей и её, ведьму саму, тоже почти не помню, только помню, что она была похожа на Бабу-ягу из сказок, как рисуют в детских книжках; и что-то ещё было в её пещере: стены, стол и лавку прикрывали цветистые гуцульские яркие коврики, побольше и поменьше размером, сверху проникал свет, как если бы где-то там была дыра. И сама она была вся в цветных платках, ярких бусах, амулетах и монистах. В памяти остались только цветные пятна её одежды, ужасное, старое, морщинистое лицо и очень умные глаза. – Байков задумался. – Всё, о чём я сейчас говорю, помню только пятнами! А вот глаза! Их я помню хорошо. Вообще, она была похожа на цыганку…

Устрялов внимательно слушал, со стороны казалось, что он сам погрузился в то видение, о котором рассказывал Николай Аполлонович, но вдруг он вздрогнул и спросил:

– О чём она вам говорила?

– Вот это самый сложный момент! У меня сложилось такое впечатление, уже потом, что она ничего и не говорила. Она курила трубку, из-за дыма я почти не видел её лица, но всё время слышал её голос…

– Так о чём же? – нетерпеливо переспросил Устрялов.

– …она сказала, что я пришёл не один, что гуцул, и даже назвала его имя, кажется Орест, остался у валуна, а сейчас уже сбежал…

– Об этом они могли сговориться заранее, – сказал Устрялов, и Тельнов согласно кивнул.

– Вы слушайте, господа, слушайте дальше! – вмешался Адельберг.

– …а у ручья меня ожидает «москаль», который не может идти, потому что он подвернул ногу…

– Об этом-то с ней никто не мог сговориться! – Адельберг развёл руками.

– …ещё помню, что в какой-то момент она надымила особенно сильно, дым совсем её закрыл, и в этом дыму на её месте я увидел череп!

Александр Петрович краем глаза глянул на Тельнова и увидел, что тот сидит ни жив ни мёртв, а когда услышал про череп, начал мелко креститься и шептать:

– Господи! Свят! Свят!

– …причём, господа, череп этот был не просто череп, мало ли мы их видали? А череп был красный и сияющий, как будто огненный. Он даже не находился на месте, а перемещался по пещере, как бы летал и оставлял за собой такой медленно тающий след, и в это время я слышал её голос. Я не разобрал, что она говорила, но она часто повторяла слово «Москалия» – несколько раз. Если кто не знает, так гуцулы называют Россию – «Москалия»! Потом пещеру как будто бы проветрило; я в один миг, сразу увидел её – как бы проснулся, только сам встать не мог, не было сил. Она помогла мне подняться, вывела вон, и тут было ещё одно удивление: вокруг пещеры кишели животные: белки, птицы, зайцы, лисы, что-то большое и серое, похожее на волков, дикие козы, – они все тянулись к ней, как будто бы она их кормила. Точно как в сказке! – Байков сделал подряд три большие затяжки и сам окутался дымом.

– Дальше, господа, я вам расскажу, – вступил Адельберг. – Я просидел на ручье часа, наверное, два. Николай Аполлонович вернулся в состоянии полного ошеломления. Ты помнишь, как шёл обратно?

Байков отрицательно покачал головой и добавил: