ТРОЕ ХРАБРЫХ, ПЯТЕРО СПРАВЕДЛИВЫХ - Юй-Кунь Ши

И Бао Син откланялся.

К северу от ямыня находился трактир «Башня встречи бессмертных». Туда и направились Бао Син со слугой.

За столиком возле окна сидели двое: голубоглазый молодой человек с рыжей бородкой и богатырского вида юноша, настоящий красавец.

Вы спросите, что это были за люди? Один Храбрец с Севера Оуян Чунь, прозванный Краснобородым. Другой — известный уже вам Дин Чжао-лань.

В это время в трактир вошли молодой господин со стариком, вслед за ними появился какой-то мужчина, тащивший за собой плачущего мальчонку, а потом старик. Старик упал перед мужчиной на колени.

— Не гневайтесь, почтенный! Я верну все, до последнего гроша. Только не забирайте мальчика!

— Мальчишку я взял в залог. Когда расплатишься, возьмешь его.

— Мальчик мне не родной, его оставил у меня на время его дядя, что я скажу господину, когда он вернется?

— Пошел вон, надоел! — крикнул мужчина. — Продашь лавку и через три дня выкупишь мальчишку.

К мужчине подошел молодой человек, тот, что явился со стариком слугой.

— Извините за беспокойство, уважаемый брат! Я — Ни Цзи-цзу, студент. Позвольте узнать, о чем спор?

Выяснив, в чем дело, студент уплатил долг старика, и тот, низко кланяясь, не переставал благодарить своего благодетеля.

— Как вас зовут, почтенный? — спросил студент.

— Чжаном я прозываюсь, держу в этом селении небольшой трактир. Три года назад задолжал владельцу селения Тайсуйчжуан пять лян серебра. Два вернул, а он, злодей, все равно начисляет проценты с пяти лян!

Слышавший этот разговор Дин Старший пригласил старика к столу и стал расспрашивать его о Тайсуйчжуане. Старик рассказал, какие беззакония творит старший владелец усадьбы Ма Ган, пользуясь покровительством главного дворцового управителя Ма Чао-сяня. Храбрец с Севера сидел рядом, но делал вид, будто это его не касается.

Если вам интересно узнать, какие события произошли Дальше, прочтите следующую главу.

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

Как только старик ушел, Дин Старший обратился к Храбрецу с Севера Оуян Чуню.

Что скажете, брат, о наглости хозяина здешних мест? — Давайте лучше выпьем, — отмахнулся Оуян Чунь.

— Но ведь мы с вами, дорогой брат, превыше всего ценим благородство и справедливость, так отчего бы нам не убрать его?

— Не говорите так, мудрый брат! Ведь даже у окон есть уши!

«Ну и храбрец! — подумал Дин Старший. — Украду-ка я ночью его меч, тогда узнает, кто я», — решил он про себя, а вслух сказал:

— Пожалуй, вы правы, дорогой брат. — Давайте лучше пить и есть.

— Охотно, — ответил Храбрец с Севера. — Я изрядно проголодался.

Они быстро поели, расплатились и вышли из трактира. Близился полдень. Дин Старший притворился пьяным и сказал:

— Может, заночуем здесь? А то ноги что-то не идут.

— Можно и заночевать, — ответил Храбрец с Севера.

Дину Старшему только это и нужно было.

Ночью, как только наступила вторая стража, Дин Старший тихонько встал с постели, снял со стены меч Храбреца и выскользнул за дверь. Храбрец продолжал храпеть. Дин Старший побежал к усадьбе, перемахнул через высокую стену, затем влез на стену, облицованную черепицей, с нее перебрался на крышу флигеля, а оттуда на крышу главного дома. Отсюда было хорошо видно, что делается внутри. По дому сновали слуги и служанки с подносами, полными яств, смеялись и переговаривались. Наложницы наперебой потчевали своего господина, а он, смеясь, говорил:

— Сколько вас? Восемь? Пусть каждая поднесет по кубку — мы выпьем до дна!

Дин Старший, ухватившись за столб, спрыгнул на землю и огляделся: вокруг ни души. Заглянул в зал. Там, в окружении наложниц, восседал на возвышении человек лет тридцати. Дин Старший в гневе потянулся за мечом, но только в ножнах его не оказалось. «Наверно, выронил, когда по крыше шел», — подумал Дин Старший. Неподалеку блеснул свет фонаря. Безоружный, Дин решил укрыться за каменной плитой. Вдруг в зале наступила тишина, и из дверей, толкая друг друга, выбежали испуганные наложницы.

— Беда! Оборотень унес голову нашего господина!

Поднялся переполох.

«Видно, чаша терпения неба переполнилась, и оно послало злодею заслуженную кару, — подумал Дин Старший. — Мне здесь больше делать нечего, надо возвращаться в храм».