ТРОЕ ХРАБРЫХ, ПЯТЕРО СПРАВЕДЛИВЫХ - Юй-Кунь Ши

— Ну, Хуа Ху-де, теперь ты от меня не уйдешь!

Хуа Ху-де перекувырнулся, взмахнул мечом и рассек Лань Чжану бровь. Тот, поняв, что дело плохо, бросился бежать.

Тогда Хуа Ху-де обрушился на нового противника. Но едва они схватились, как из флигеля выбежал настоятель, толстяк У Дао-чэн, вместе с Хуа Ху-де они схватили детину и заперли в башне.

Если хотите узнать, как на самом деле все было, прочтите следующую главу.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Выслушав даоса, Цзян Пин подумал: «Второго брата, оказывается, схватили!»

Между тем даос захмелел и повалился спать. Тогда Цзян Пин сбросил с себя халат, захватил меч, погасил лампу и, выскользнув из флигеля, побежал на внутренний двор. Там он услышал, как кто-то сказал:

— Вы за что меня связали?

Но это не был голос Хань Чжана.

— Ты кто? — тихо спросил Цзян Пин, пробрался к пленнику и освободил его от веревок.

— А ты кто? — в свою очередь спросил пленник.

— Я — Цзян Пин.

— А я — Лун Тао. Хотел отомстить за брата и сам попал в ловушку. Вчера какой-то странник хотел мне помочь, но потом сбежал.

«Судя по описанию, это был Хань Чжан. Но почему он сбежал?» — подумал Цзян Пин и спросил:

— Видел ты здесь кого-нибудь?

— Какие-то двое направились к стене за бамбуковой рощицей.

— Ладно, жди меня — я скоро вернусь.

Цзян Пин пошел к роще и действительно увидел там стену. Он тщательно ощупал каждую доску, заглянул в каждую щель. Вдруг что-то звякнуло, и стенка раздвинулась. Цзян Пин протиснулся в узкий проход и увидел дом с террасами. В западной комнате горел свет, на циновке сидели двое и вели разговор. Цзян Пин подкрался к окну и прислушался.

— Успокойтесь, мудрый брат, — сказал один. — Экая важность — монашка!

— Да поймите же, старший брат, — ответил другой. — С тех пор как увидел ее, не нахожу себе места, не сплю и не ем. А она ни в какую, и слушать не хочет. Будь это не она, а другая, давно бы прикончил упрямицу, а ее — не могу!

Это вели между собой беседу У Дао-чэн с Хуа Ху-де. Цзян Пин чуть было не ворвался в комнату, чтобы расправиться со злодеем, но потом передумал, подкрался к двери и вполголоса позвал:

— Святой отец, выйдите на минутку!

Сам же отбежал прочь и спрятался в бамбуковой роще. На пороге появился У Дао-чэн.

— Кто здесь?

Ответа не последовало. У Дао-чэн огляделся, заметил, что дверь открыта, и выглянул наружу — нигде ни души.

«Должно быть, пьяный Ху Хэ приходил», — решил настоятель.

Размышляя, он машинально направился к югу, словно влекомый какой-то неведомой силой, остановился совсем близко от Цзян Пина и стал мочиться. Тут Цзян Пин выхватил кинжал и вонзил его злодею в живот. Даос охнул и со стоном рухнул на землю, а Цзян Пин поспешил вернуться.

— Там кто-нибудь есть? — спросил Хуа Ху-де, услышав шаги.

Цзян Пин, не отвечая, ворвался в комнату, хотел ударить негодяя кинжалом, но промахнулся, Хуа Ху-де с криком выскочил во двор.

Цзян Пин — за ним. Но тут мимо самого его уха со свистом пролетел какой-то предмет и стукнулся о дощатую стену.

Тогда Цзян Пин свернул к пагоде, где оставил Лун Тао, рассказал ему обо всем, что приключилось, и спросил:

— Куда же мы теперь пойдем?

— Я иду в Санхуачжэнь, чтобы встретиться с Фын Ци. Может быть, пойдем вместе?

— Что ж, я не против — согласился Цзян Пин.

До Санхуачжэня добрались, когда уже взошло солнце. Зашли в трактир, но едва сели, как увидели, что трактирный слуга вытаскивает из таза с водой живую рыбу.

— Прекрасная рыба! — воскликнул Цзян Пин и обратился к слуге. — Не поджаришь ли нам одну?

— Не могу, — ответил слуга. — Ее заказал важный военачальник. Он болен, и рыба эта ему как бы вместо лекарства. Все утро я бегал, пока ее раздобыл! Так что не обессудьте, господин!

— А давно живет у вас этот военачальник? — поинтересовался Цзян Пин.

— Пришел третьего дня, вышел полюбоваться луной, вернулся в четвертую стражу и слег. За лекарством посылал сразу в три лавки, сам его составлял. А наутро выздоровел. Дал мне денег, велел купить вина и живой рыбки, сказав при этом: «Не поем рыбки — не выздоровею».

Слушая слугу, Цзян Пин думал: «Этот военачальник не кто иной, как мой второй брат. Его ранили в монастыре Гуань-инь каким-то отравленным оружием. Иначе зачем ему было посылать за лекарством сразу в несколько лавок?»