V. - Пинчон Томас

Она взглянула на клочок бумаги, потом на него. В ее глазах плыли облака, то ли отраженные, то ли наведенные, он так и не понял. У ног плескался рассол, в небе кружили стервятники. За их спинами тянулся волнолом — назад, к земле и безопасности, — но достаточно было одного слова, любого, самого неуместного, для внушения обоим извращенной убежденности в том, что их путь ведет в другую сторону по невидимой, еще не построенной дамбе, словно море могло стать для них мостовой, как для Искупителя.

Вот еще одна — как и та придавленная рельсом женщина — очередная частичка солдатских времен. Он знал, что не хочет делить эту девочку ни с кем. И вновь испытывал удовольствие от выбора, о последствиях которого даже самых ужасных — мог не волноваться.

Он спросил, как ее зовут. Не сводя с него глаз, она ответила: «Сара». С моря налетел шквал — холодный, как Антарктика, — вымочил их до нитки и унесся дальше на север, — впрочем, он умрет, так и не увидев устья Конго или залива Бенин. Она дрожала, а его рука, повинуясь понятному рефлексу, приблизилась было к ней, но девушка отстранилась, нагнулась и снова подняла камень. Он легонько ударил ее шамбоком по заду, и на этом все кончилось, в чем бы это «все» ни заключалось.

Той ночью она не пришла. На следующее утро он поймал ее на волноломе, поставил на колени, ногой в ботинке загнал ее голову под воду и держал там, пока не почувствовал, что надо позволить ей глоток воздуха. Именно тогда он заметил, какие у нее длинные, змееподобные бедра, как рельефно выделяются под кожей мышцы — под кожей с неким подобием румянца, но испещренной тонкими бороздками из-за долгого поста в буше. В тот день он избивал ее шамбоком по малейшему поводу. Когда наступили сумерки, он написал и передал ей очередную записку. "У тебя есть час". Она смотрела на него — в ней не было ничего животного, как в других негритянках. Лишь глаза, отражавшие красное солнце и белые столбы тумана, уже встающего над водой.

Он не ужинал. Ждал ее, один в своем доме рядом с зоной, окруженной колючей проволокой, слушал пьяных, выбиравших подруг на ночь. Не находил себе места; может, простудился. Прошел час, она не приходила. Не надев пальто, он вышел в клубившийся туман и направился к загородке из колючего кустарника. Снаружи стояла кромешная тьма. Влажные порывы ветра хлестали его по щекам, он спотыкался. Оказавшись в загородке, он взял факел и принялся за поиски. Может, его считали сумасшедшим. Может, он таким и был. Он не знал, сколько прошло времени. Найти ее оказалось невозможным. Все они выглядели одинаково.

На следующий день она появилась как обычно. Он выбрал двух женщин покрепче, положил ее на камень и, заставив их держать, сначала избил ее шамбоком, а потом взял. Она лежала в оцепенении. Когда все закончилось, он с удивлением обнаружил, что в какой-то момент женщины, словно благожелательные дуэньи, отпустили ее и принялись за свою утреннюю работу.

В ту ночь, когда он уже много времени пролежал в постели, она пришла и скользнула к нему в кровать. Женская извращенность! Она принадлежала ему.

Но как долго он смог бы обладать ею единолично? Днем он привязывал ее к кровати и продолжал пользоваться женской зоной по вечерам, чтобы не возбуждать подозрений. Сара могла бы готовить, прибираться, создавать домашний уют — стать самым точным подобием того, что представлялось ему женой. Но на туманном, потном, бесплодном побережье не было ни собственников, ни собственности. Видимо, община была единственным возможным ответом на эти притязания Неодушевленного. Весьма скоро его сосед-педераст обнаружил ее и потерял покой. Он потребовал Сару. В ответ последовала ложь о том, что Сара пришла из зоны, и что педераст может подождать своей очереди. Но это было лишь отсрочкой. Сосед наведался в его дом днем, обнаружил ее привязанной к кровати и, совершенно беспомощной, взял ее по-своему, а потом, как заботливый сержант, решил поделиться нежданной удачей со взводом. С полудня до ужина, пока туман в небе испускал слепящий свет, они выплеснули в нее невиданное разнообразие сексуальных предпочтений — бедная Сара, «его» Сара настолько, насколько никогда бы не допустило ядовитое побережье.

Когда он пришел домой, изо рта у нее текла слюна, а в глазах висела затяжная засуха. Не думая и даже, вероятно, не осознавая, что произошло, он разомкнул ее кандалы, и она, накопив, подобно пружине, силы, растраченные в развлечениях сплоченным взводом, с невероятной мощью вырвалась из его объятий и убежала — так он видел ее живой в последний раз.