Отец наших отцов - Вербер Бернар

Два самца смотрят друг на друга. ОН, ударяя себя кулаком в грудь, пытается отбить у соперника желание драться. ОН бьет сильно. ОН вздыбливает свою шерсть. ОН ощеривает зубы. Может быть, ты утихомиришься? Но нет. Не дав ему даже времени закончить устрашение, противник хочет укусить его.

Тогда ОН сжимает свой еще напряженный половой член и размахивает им, как шпагой. Но и этот прием не впечатляет соперника, который сам хватается за свой поднявшийся (после секундного массажа) член и принимает вызов. И вот два самца на дереве дерутся пенисами, выступающими то в роли дубинки, то в роли плети.

Юная самка, спровоцировавшая всю эту суматоху, подбадривает претендентов. Она кричит так, будто ей хочется, чтобы схватка была как можно более жестокой. Вся стая сбегается полюбоваться спектаклем в ветвях.

Ударом пениса наотмашь ОН почти опрокидывает противника. К счастью, в этом отношении ОН экипирован неплохо. Вражеский пенис, более короткий и слишком эмоциональный, начинает уменьшаться в размерах, несмотря на крики молодой самки.

Можно считать, что ОН уже победил. Но соперник хочет показать самке, на что способен. Презрев законы стаи, он бросается вперед и пытается задушить его. Безрассудная юность.

Выбора у него не остается. Не тратя времени и сил, ОН бьет противника ребром ладони по шее. Тот падает как подкошенный. Вот оно, преимущество возраста и опыта. Умение осадить зарвавшихся.

Молодая самка со вспухшими ягодицами гневно кричит, находя дуэль слишком короткой. За нее надо биться дольше. Ее потребность в зрелище, видимо, столь же сильна, как и потребность быть оплодотворенной, только ей мало спермы, она хочет еще и крови.

ОН смотрит на неподвижное тело противника. На минуту в нем просыпается отвращение к самому себе. ОН был вынужден так поступить, но ОН очень не любит насилие.

А самка, тихо кудахча, снова тычет свои половые органы ему в лицо. Она готова простить ему укороченную схватку, если ОН начнет с того места, на котором они остановились. ОН смотрит на нее, находит довольно приятной, вдыхает острый запах гормонов и не спеша возвращается к ней.

Она вращает тазом, подбадривая его.

Это была высокая брюнетка. Очки в тонкой черепаховой оправе поверх хирургической маски. Она скрутила кончик операционной нити, продела его в ушко иглы и погрузила руки в трепещущую плоть.

Доктор Соланж Ван Лизбет работала в клинике «Мимозы» в Кламаре, пригороде Парижа. Когда Исидор и Лукреция увидели ее сквозь стеклянную дверь, хирург, окруженная ассистентами в халатах цвета лаванды, копалась в теле толстого спящего бородача, оплетенного трубками. Движения ее были так спокойны, точны и торжественны, словно она служила мессу. Время от времени она молча протягивала руку, и нужный инструмент немедленно оказывался в ее пальцах. Операция подходила к концу. Доктор Ван Лизбет зашила человеческую кожу, как будто закрыла крышку.

Журналисты подошли к ней, когда она, сняв маску и перчатки, энергично мыла руки над раковиной. Они представились корреспондентами «Современного обозревателя», и Соланж Ван Лизбет согласилась ответить на вопросы.

Когда она сняла маску, ее лицо было серьезным, прямой взгляд говорил о сильном характере. Она попросила собеседников дать ей время переодеться, а потом предложила пойти в кафетерий клиники.

По коридорам ходили толпы пациентов в махровых халатах. Нефтяные эмиры, звезды рок-музыки и кино, все были в черных очках и, как правило, в сопровождении телохранителей, на тот случай, если вдруг поклонники или политические противники доберутся до них и здесь. Вселяя уверенность в обитателей этого маленького мирка, отовсюду слышалась музыка, обычно звучащая в аэропортах. Клиника «Мимозы» была олицетворением роскоши и покоя для состоятельных клиентов.

В коридорах висели указатели: «операционный блок», «комнаты отдыха», «лаборатории» и «ЦИКИ, для персонала со специальным допуском».

Исидор Катценберг спросил, что значит « ЦИКИ ».

– Центр имплантантов и клеточных исследований, – уточнила доктор. – Там наши ученые разрабатывают новейшие технологии, которые принесли клинике «Мимозы» всемирную известность. Благодаря этой лаборатории, мы можем претендовать на звание лучшей в мире клиники в области успешной пересадки тканей в послеоперационный период.

– У вас тут, наверное, ужасно дорого, – сказала Лукреция, разглядывая висящие на стенах картины известных мастеров.

– Конечно, удовольствие не из дешевых, но деньги необходимы, чтобы сохранять превосходство над конкурентами в области научных разработок, – заметила доктор. – В государственных клиниках успешно проходит шестьдесят процентов научных экспериментов, здесь, в «Мимозах», семьдесят пять. Это обеспечивает приток пациентов со всего мира и оправдывает наши цены.

Они пришли в роскошный кафетерий, где предались церемонии «пития кофе из пластиковых стаканчиков» . Напиток был безвкусным, но его обжигающая горечь принесла большое облегчение Соланж Ван Лизбет, чьи нервы подверглись тяжелому испытанию во время операции.

Она достала сигарету и сильно затянулась, наполняя легкие никотином. Вот она, власть растений над животными.

– Мы хотим задать вам только один вопрос, – сказала Лукреция. – От кого мы произошли?

Хирург помедлила, не зная, как отвечать, серьезно или с юмором. Залпом допила кофе.

– Знаете, я получила очень специфическое образование. У меня есть диплом хирурга, но я также основательно изучала молекулярную биологию, чтобы проводить исследования по пересадке тканей. Интересуясь генезисом клеток, их организацией и приживаемостью, я поняла, почему некоторые из них мирно сосуществуют, а некоторые отталкивают друг друга. Пойдемте. Я покажу вам то, что вас заинтересует.

Она пригласила журналистов в зал экспериментов, заполненный клетками и аквариумами. Ван Лизбет показала некий сосуд и попросила внимательно посмотреть на его содержимое. Журналисты увидели внутри облачко крошечных подвижных точек бежевого цвета.

– Вы хотите знать, от кого мы произошли? От них.

Хирург взяла пипетку и набрала немного воды, наполненной жизнью.

– Из этих бактерий, из этих одноклеточных существ. Миллионы лет они царили на Земле, а затем пришло время перемен. От инфузории-туфельки произошла рыба.

В аквариуме побольше плавали рыбки гуппи. Соланж Ван Лизбет взяла сачок, выловила из третьего аквариума скалярию и пересадила ее к гуппи. Скалярия, более крупная, с более острыми зубами, немедленно принялась кусать самцов гуппи.

Доктор сказала, что если журналисты вернутся через две недели, то увидят, что у самцов гуппи больше не будет широких разноцветных хвостов.

– Они станут более незаметными, чтобы не привлекать внимания хищника – скалярии. Они изменят свой организм, чтобы адаптироваться к новому «тревожащему» фактору в окружающей среде. И пока скалярия останется в аквариуме, не появится ни одного маленького самца с широким разноцветным хвостиком. Это эволюция, которую можно наблюдать в ускоренном темпе. Если же скалярию из аквариума убрать, у гуппи вновь появится яркая раскраска, которая служит для привлечения самок.

Доктор объяснила, что изменения внешней среды влекут за собой изменение клеток.

– Совершенно то же самое произошло с человеком. Он адаптировался.

– А что было «тревожащим» элементом?

– Рифт. Разлом вынудил первых доисторических людей жить в безлесной саванне. Они не могли больше взбираться на деревья, спасаясь от хищников. Люди вынуждены были встать на задние лапы, чтобы издалека видеть врага в высокой траве. Постоянно опасаясь нападения, люди выпрямились и превратились из «животных, в основном живущих на деревьях и иногда принимающих вертикальное положение» в «прямоходящих животных, иногда взбирающихся на деревья».

Страх перед хищниками… Лукреция вспомнила рисунок над столом профессора Аджемьяна, изображавший историю эволюции. Маленькая рыбка задает маме вопрос: Какие они – те, кто вышел из воды? Те, кто эволюционировал? Обеспокоенные. Испугавшиеся. Недовольные. Желавшие изменить мир. Параноики, захотелось добавить Лукреции. Те, кому везде чудилась опасность, или те, кто видел грядущие проблемы.

Соланж Ван Лизбет сгорбилась, изобразила обезьяну.

– Использование нижних конечностей освободило верхние лапы, – объяснила она. – Теперь в руках можно было держать палку и использовать ее как оружие.

Прямохождение открыло эру и других изменений, в частности в костяке. Таз сделался корзиной для внутренностей. Раньше соединение позвоночного столба и черепа было горизонтальным. Теперь оно стало вертикальным, и объем черепа увеличился, так как спинной мозг больше не мешал ему.

– За два миллиона лет объем головного мозга вырастает с 450 до 1000 кубических сантиметров, затем от 1000 до современных 1450, – объясняла доктор, показывая черепа разного размера.