Красношейка - Несбё Ю

Мальчик показал. Харри снял лыжи и лег спиной на снег. Небо стало голубым, как и всегда зимой перед самым закатом солнца. Он повернулся на бок и, прищурившись, посмотрел поверх камня. На просеку, по которой они пришли. На просеке стояли три пня.

— Вы нашли пули или дырки от них?

Фоллдал почесал затылок:

— Вы имеете в виду, осмотрели ли мы каждое дерево в округе на полкилометра отсюда или нет?

Бертельсен осторожно прикрыл рот варежкой. Харри стряхнул пепел и посмотрел на тлеющую сигарету.

— Нет, я имею в виду, проверили ли вы вон те пеньки.

— А с какой стати нам проверять именно их? — спросил Фоллдал.

— С такой, что мерклиновская винтовка — самое тяжелое охотничье оружие. Она весит пятнадцать килограммов, так что стоя из нее стрелять не станешь, поэтому резонно предположить, что он лежал и опирался на этот камень. Мерклиновская винтовка выбрасывает стреляные гильзы направо. И, так как гильзы лежали с этой стороны камня, он должен был стрелять в том направлении, откуда мы пришли. Тогда, что вполне естественно, мишень, по которой он стрелял, могла стоять на одном из тех пеньков. Вы так не думаете?

Бертельсен и Фоллдал переглянулись.

— Сейчас глянем, — сказал Бертельсен.

— Если ту дыру сделал не дьявольских размеров короед… — сказал Бертельсен три минуты спустя, — то, без сомнения, дьявольских размеров пуля.

Он сидел на коленях в снегу перед пнем и ковырял в нем пальцем.

— Черт, пуля зашла глубоко, я не могу ее нащупать!

— Посмотрите туда, — посоветовал Харри.

— Зачем?

— Затем, чтобы проверить, не прошла ли она насквозь.

— Сквозь этот толстенный пень?

— Просто посмотрите, видно ли свет.

Харри слышал за собой сопение Фоллдала. Бертельсен приложил глаз к дыре.

— О, господи боже мой…

— Что-нибудь видно? — спросил Фоллдал.

— Да я вижу половину Сильяна!

Харри повернулся к Фоллдалу, но тот отвернулся и сплюнул.

Бертельсен поднялся с колен.

— Так от такого никакой бронежилет не спасет… — простонал он.

— Ничто не спасет, — сказал Харри. — Только броня. — Он затушил сигарету о сухой пень и уточнил: — Только толстая броня.

Он стоял, опираясь на палки, и пытался раскатать лыжи.

— Надо поговорить с людьми из соседних домиков, — говорил Бертельсен. — Может, кто-нибудь что-нибудь видел. Или добровольно признается, что где-то достал эту чертову винтовку.

— После прошлогодней амнистии по оружию… — начал было Фоллдал, но Бертельсен посмотрел на него, и он замолчал.

— Мы можем еще чем-нибудь помочь? — спросил Бертельсен у Харри.

— Ну… — Харри тоскливо посмотрел в сторону дороги. — Как насчет того, чтобы немножко потолкать машину?

Хелена Ланг будто все это уже видела. Открытые окна, теплое весеннее утро наполняет коридор запахом недавно скошенной травы. Последние две недели постоянно шли бомбежки, но сейчас она не чувствовала запаха дыма. В руке она несла письмо. Замечательное письмо! Даже старшая медсестра — жуткая брюзга — и та улыбнулась, когда Хелена пропела свое «guten Morgen».

Доктор Брокхард в удивлении поднял глаза от бумаг, когда Хелена без стука влетела в его кабинет.

— Ну? — сказал он, снял очки, закусил дужку и посмотрел на нее своим немигающим взглядом.

Хелена села.

— Кристофер, — начала она. Она не называла его по имени с тех пор, как они были детьми. — Я хочу кое-что рассказать тебе.

— Прекрасно, — ответил он. — Я именно этого и ждал.

Она знала, чего он ждал. Объяснений, почему она еще не исполнила его желание и не пришла к нему в квартиру в главном здании больничного городка, ведь он продлил пребывание Урии в больнице в два раза. Хелена говорила, что побоялась выходить из-за бомбежек. Тогда он сказал, что сам может прийти к ней в летний домик ее матери — на это она, конечно, не согласилась.

— Я все расскажу, — сказала она.

— Все? — переспросил он, слегка ухмыляясь.

«Нет, — подумала она. — Почти все».

— В то утро Урия…

— Его зовут не Урией, Хелена.

— В то утро он отлучился, и вы тут подняли тревогу, помнишь?

— Конечно.

Брокхард отложил очки на край листа перед собой, так чтобы оправа лежала параллельно краю листа.

— Я посчитал, что надо сообщить об исчезновении в военную полицию. Но он снова появился здесь и стал рассказывать, будто полночи бродил по лесу.

— Это было не так. Он приехал на ночном поезде из Зальцбурга.

— Да? — Брокхард откинулся на спинку кресла, не дрогнув лицом — он не любил показывать свое удивление.

— Еще до полуночи он сел на поезд из Вены, сошел в Зальцбурге, где прождал полчаса и поехал на ночном поезде обратно. В девять он уже был на вокзале Хауптбангоф.

— Хм. — Брокхард посмотрел на ручку, которую крутил в кончиках пальцев. — И как он объяснил эту идиотскую выходку?

— Ну, — сказала Хелена, даже не пытаясь скрыть улыбку. — Ты, наверное, помнишь, что в то утро я тоже опоздала на работу.

— Да-а…

— Я тоже приехала из Зальцбурга.

— Ты тоже?

— Я тоже.

— Думаю, ты должна это объяснить, Хелена.

Она рассказывала, глядя на указательный палец Брокхарда. Из-под кончика пера выступила капля крови.

— Понятно, — сказал Брокхард, когда она замолчала. — Хотели уехать в Париж. И как долго вы думали там прятаться?

— Так далеко вперед мы не думали. Но Урия хотел, чтобы мы поехали в Америку. В Нью-Йорк.

Брокхард сухо рассмеялся.

— Какая ты умная девочка, Хелена. Я понимаю, что этот изменник ослепил тебя своими сладкими сказками про Америку. Но знаешь что?

— Нет.

— Я тебя прощаю. — И продолжал, глядя на ее удивленное лицо. — Да, я тебя прощаю. Ты, наверное, должна бы понести наказание, но я знаю, что такое девичье сердце.

— Но я пришла не за проще…

— Как там твоя мать? Ей, должно быть, тяжело одной. Сколько лет дали твоему отцу? Кажется, три?

— Четыре. Кристофер, ты можешь дослушать меня до конца?

— Умоляю тебя, Хелена, не делай и не говори ничего, о чем потом будешь жалеть. То, что ты пока сказала, ничего не меняет, договор остается прежним.

— Нет! — Хелена встала так быстро, что опрокинула стул. Потом она кинула на стол то самое письмо, которое все это время сжимала в руке.

— Посмотри сам! У тебя больше нет власти надо мной. И над Урией.

Брокхард посмотрел на письмо. Вскрытый коричневый конверт ни о чем ему не говорил. Он достал из него бумагу, надел очки и начал читать:

Управление войск СС

Берлин, 21 июня

Мы получили запрос от начальника норвежского Полицейского управления, Йонаса Ли, о Вашем немедленном переводе в Полицию Осло для дальнейшего прохождения службы. Учитывая, что Вы являетесь норвежским подданным, мы не находим причин не удовлетворить Ваше желание. Данное распоряжение отменяет предыдущее распоряжение командования вермахта, дальнейшие подробности о месте и времени сборов Вы получите от норвежского Полицейского управления.

Брокхард дважды посмотрел на подпись. Сам Генрих Гиммлер! Он поднял лист на свет.

— Можешь позвонить и выяснить, если хочешь, но поверь мне, письмо подлинное, — заверила Хелена.

Из открытого окна доносилось пение птиц в саду. Брокхард, пару раз кашлянув, наконец спросил:

— Значит, вы написали письмо начальнику полиции в Норвегию?

— Не я. Урия. Я просто отыскала нужный адрес и отправила его.

— Отправила письмо?

— Да. То есть нет, не совсем. Телеграфировала.

— Запрос целиком?

— Да.

— Даже так. Но это же… очень дорого.

— Да, дорого, зато быстро.

— Генрих Гиммлер… — повторил он, скорее для себя, а не для нее.

— Я устала, Кристофер.

Снова сухой смех.

— Да ты что? Разве ты не добилась чего хотела?

— Я пришла просить тебя об услуге, Кристофер.

— Ну-ну?

— Урия хочет, чтобы я поехала с ним в Норвегию. Чтобы получить разрешение на выезд, мне нужна рекомендация от госпиталя.

— Значит, боишься, я теперь буду совать тебе палки в колеса?

— Твой отец входит в руководство больницы.

— Да, я могу наделать вам проблем. — Он потер подбородок. Его неподвижный взгляд сосредоточился на какой-то точке на ее лбу.

— Тебе все равно нас не остановить, Кристофер. Мы с Урией любим друг друга. Понимаешь?

— Зачем мне делать услугу солдатской девке?

Хелена застыла с открытым ртом. Хотя она услышала это от человека, которого презирала, хотя он говорил, не отдавая себе отчета, — все равно эти слова ударили ее, как затрещина. Но прежде чем она успела ответить, Брокхард сморщился — будто это его ударили.