Красношейка - Несбё Ю

Потом он замолчал и уставился в темное окно. Хелена понимала, что его мысли где-то далеко, и не стала его отвлекать. Она положила руку ему на грудь.

Та-да, та-да, та-да.

Как будто кто-то гнался за ними по рельсам, чтобы схватить и вернуть обратно.

Она боялась. Не столько неизвестности, которая ожидала их впереди, сколько этого неизвестного человека, к которому она сейчас прижималась. Теперь, когда он был так близко, все то, что ей виделось в нем на расстоянии, куда-то пропадало.

Она хотела услышать, как бьется его сердце, но колеса так грохотали, что оставалось просто поверить, что там внутри есть сердце. Она улыбнулась самой себе и почувствовала радостный трепет внутри. Какое милое, прекрасное безумие! Она совершенно ничего не знает о нем — он совсем ничего о себе не рассказывал, кроме разве что этих историй.

От его куртки пахло сыростью, и она вдруг подумала, что так должна пахнуть форма солдата, который какое-то время пролежал мертвым на поле боя. Или даже в могиле. Откуда эти мысли? Она так долго была в напряжении, что только сейчас поняла, как сильно устала.

— Спи, — сказал он, будто в ответ на ее мысли.

— Да. — Ей показалось, что, когда она погрузилась в сон, где-то вдали послышалась сирена воздушной тревоги.

— А?

Она услышала свой собственный голос, почувствовала, как Урия трясет ее, и быстро проснулась.

— Будьте добры, билеты.

— А, — только и могла сказать она. Она пыталась взять себя в руки, но заметила, как контролер подозрительно на нее косился, пока она лихорадочно искала билет в сумочке. Наконец она нашла те два желтых билета, купленных ею на вокзале в Вене, и протянула их контролеру. Он просматривал билеты, покачиваясь в такт движению поезда. Несколько дольше обычного, Хелене это не нравилось.

— Едете в Париж? — спросил он. — Вместе?

— Да, — ответил Урия.

Контролер — пожилой мужчина — внимательно посмотрел на них.

— Вы не австриец, как я слышу.

— Нет, норвежец.

— А, Норвегия. Там, говорят, очень красиво.

— Да, спасибо. Это верно.

— И вы, значит, добровольно пошли воевать за Гитлера?

— Да, я был на Восточном фронте. На севере.

— Неужели? И где же на севере?

— Под Ленинградом.

— Хм. А сейчас едете в Париж. Вместе с вашей…?

— Подругой.

— Да, именно, подругой. По увольнительным?

— Да.

Контролер пробил билеты

— Из Вены? — спросил он Хелену, протягивая билеты ей.

Она кивнула.

— Я вижу, вы католичка. — Он показал на крестик, который висел поверх блузки. — Моя жена тоже католичка.

Он откинулся назад и выглянул в коридор. Потом снова обратился к норвежцу:

— Ваша подруга показывала вам собор Святого Стефана в Вене?

— Нет. Я лежал в госпитале, поэтому города особенно не видел.

— Да-да. В католическом госпитале?

— Да. Госпиталь Рудо…

— Да, — оборвала его Хелена. — Католический госпиталь.

— Хм.

«Почему он не уходит?» — подумала Хелена.

Контролер снова откашлялся.

— Да? — наконец спросил его Урия.

— Это не мое дело, но я надеюсь, вы не забыли с собой документы о том, что у вас есть разрешение?

— Документы? — переспросила Хелена. Она два раза ездила во Францию с отцом, и им никогда не было нужно ничего, кроме паспортов.

— Да, у вас, скорее всего, не будет никаких проблем, фройляйн, но вашему другу в форме необходимы бумаги о том, где расположена его часть и куда он направляется.

— Ну конечно, у нас есть с собой документы, — ответила она. — Вы же не думаете, что мы поедем без них?

— Нет-нет, что вы, — поспешил сказать контролер. — Просто хотел напомнить. Потому что всего пару дней назад… — он быстро посмотрел на норвежца, — задержали молодого человека, у которого, по всей видимости, не было при себе какого-то распоряжения, его сочли дезертиром, схватили на перроне и расстреляли.

— Вы шутите?

— Увы. Не хочу пугать вас, но война есть война. Но если у вас все в порядке, то вам не стоит ни о чем беспокоиться, когда мы будем пересекать немецкую границу после Зальцбурга.

Вагон немного качнулся, контролер, чтобы не упасть, вцепился в дверную раму. Трое молча смотрели друг на друга.

— Значит, первая проверка будет тогда? — спросил Урия наконец. — После Зальцбурга?

Контролер кивнул.

— Спасибо, — сказал Урия.

Контролер откашлялся:

— У меня тоже был сын, ваш ровесник. Он погиб на Восточном фронте, на Днепре.

— Мои соболезнования.

— Ну, извините, что разбудил вас, фройляйн. Мин герр.

Он взял под козырек и пошел дальше.

Хелена посмотрела на дверь. Потом закрыла лицо руками.

— Ну почему я такая дура! — всхлипывала она.

— Ну, ну. — Он обнял ее за плечи. — Это я должен был подумать о документах. Я же должен был знать, что мне нельзя просто так бродить по стране.

— А если ты расскажешь им о болезни и о том, что хочешь поехать в Париж? Это же часть Третьего рейха, это же…

— Тогда они позвонят в госпиталь, Брокхард скажет, что я сбежал.

Она прижалась к нему и зарыдала еще сильнее. Он погладил ее по длинным русым волосам.

— К тому же я должен был понимать, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказал он. — Я имею в виду: я и сестра Хелена — в Париже? — Она почувствовала, что сейчас он улыбается. — Нет, скоро я проснусь в больничной койке и подумаю, что все просто сон. И буду рад, когда ты принесешь мне завтрак. К тому же завтра у тебя ночное дежурство, не забыла? И тогда я расскажу тебе про то, как однажды Даниель стащил у шведов три дневных пайка.

Она подняла мокрое от слез лицо.

— Поцелуй меня, Урия.

Харри снова взглянул на часы и осторожно прибавил скорость. Встреча была назначена на четыре часа, то есть на полчаса тому назад. То, что осталось от шипов на покрышках, с жутким звуком врезалось в лед. Хотя Харри проехал по этой петляющей обледеневшей дороге каких-то шесть километров, ему казалось, что он едет по ней уже несколько часов. От дешевых солнечных очков, купленных на заправочной станции, не было никакого толка, глаза жутко болели от яркого снега.

В конце концов он увидел на обочине полицейскую машину с шиенскими номерами, осторожно нажал на тормоз, остановился прямо за ней и достал с крыши автомобиля лыжи. Старые трённелагские лыжи, на которые он не вставал лет пятнадцать. И пожалуй, столько же не смазывал. Сейчас вся смазка превратилась в какую-то серую липкую массу. Он нашел лыжню, которая, как ему и сказали, вела от дороги к дачному домику. Но лыжи словно приклеились к лыжне — он едва мог сдвинуться с места. Солнце уже почти зашло за вершины елей, когда он наконец добрался до домика. На лестнице черного сруба сидели двое мужчин в куртках с капюшонами и мальчик, которому Харри, плохо разбиравшийся в подростках, дал бы от двенадцати до шестнадцати.

— Ове Бертельсен? — спросил Харри и обессиленно оперся на палки. Он сильно запыхался.

— Здесь, — сказал один из мужчин и помахал рукой. — А это участковый Фоллдал.

Другой мужчина спокойно кивнул.

Харри предположил, что мальчик — тот самый, что нашел гильзы.

— Неплохо выбраться сюда из душного Осло, а? — спросил Бертельсен.

Харри достал пачку сигарет.

— Думаю, куда приятнее выбраться сюда из душного Шиена.

Фоллдал снял фуражку и выпрямил спину.

Бертельсен улыбнулся:

— Не верьте россказням: в Шиене воздух чище, чем в любом норвежском городе.

Харри прикрыл спичку рукой и зажег сигарету.

— Неужели? В следующий раз буду знать. Так вы что-то нашли?

— Это тут недалеко.

Все трое надели лыжи и с Фоллдалом во главе пошли по лыжне, ведущей на лесную поляну. Фоллдал указал палкой на черный камень, который сантиметров на двадцать торчал из сугроба.

— Мальчик нашел гильзы в снегу у того камня. Полагаю, стрелял охотник, который пошел в лес тренироваться. Видите следы рядом? Снег не шел уже неделю, так что следы, скорее всего, того, кто стрелял. Похоже, у него широкие телемаркские лыжи.

Харри сел на корточки и провел пальцем по камню в том месте, где его касалась лыжня.

— Хм. Или старые деревянные.

— Вы думаете?

Харри поднял маленькую щепку.

— Вот это да, — сказал Фоллдал и посмотрел на Бертельсена.

Харри повернулся к мальчику. На нем были мешковатые штаны грубого сукна, с карманами повсюду; меховая шапка была натянута на самые уши.

— С какой стороны камня ты нашел гильзы?

Мальчик показал. Харри снял лыжи и лег спиной на снег. Небо стало голубым, как и всегда зимой перед самым закатом солнца. Он повернулся на бок и, прищурившись, посмотрел поверх камня. На просеку, по которой они пришли. На просеке стояли три пня.