Последняя любовь президента - Курков Андрей Юрьевич

Мы обсуждаем: где накрывать поляну – в землянке или на берегу? Решаем – между землянкой и берегом, точнее – возле землянки.

Расстилаем старое покрывало. Достаем из двух кульков принесенную снедь и бутылку водки. Старик суетится, расставляя разнобойные тарелки и стаканы. Режем арнаутку и колбасу толстыми ломтями.

Где-то недалеко играет магнитофон.

У отца Василия в руках неожиданно появляется литровая фляга в брезентовом чехле. Он откручивает крышку и наливает в стаканы что-то подозрительно коричневое.

На лице старика возникает вопросительная растерянность.

– Ты что это? – спрашивает он.

– Все путем, – успокаивает отец Василий. Потом из кармана вынимает три маленьких мельхиоровых стопочки и ставит их рядом с наполненными стаканами.

– Мы же пьем, чтобы беседовать, а не для того, чтобы напиваться! – Теперь у него в руках бутылка водки. – Портвейн из стаканов – хорошо, а вот водка требует более постепенного подхода!

– А это ты что налил? – спрашивает старик, кивая на свой стакан.

– Что-что, исконно народный напиток. Квас! Запивать будем!

Слово «квас» действует на старика умиротворяюще. На меня тоже. Я тут же беру свой стакан и делаю большой глоток. Зимой-то кваса не продают, да и сейчас я вроде бы не видел на улицах бочек с квасом.

– Ну что, – Давид Исаакович берет инициативу в свои руки, – за Победу!

Чокаемся. Пьем. Закусываем.

– Победа, друзья, вещь серьезная, – жуя колбасу, слегка невнятно проговаривает отец Василий.

– Еще бы! – вторит ему старик. – Сколько крови-то пролито!

– Я не про ту победу, – батюшка машет рукой. – Я про победу, которая в душе возникает и остается, когда человек живет в согласии с Богом.

– Ну хоть сегодня бы дал Богу отдохнуть! – Давид Исаакович огорченно мотает головой. – Мы же празднуем, а не молимся!

– А какая разница? Молитва – тоже праздник. Ну ладно… – Теперь уже батюшка трясет головой, и когда он трясет, то и шевелюра его буйная приподнимается, и борода из стороны в сторону ходит. Я сразу вспоминаю надпись на новых длинных автобусах, недавно появившихся в Киеве. У них посередине что-то вроде гармошки, когда они поворачивают на перекрестке, то автобус «ломается», а потом выравнивается. Так вот написано там: «Осторожно, занос 2 метра!»

– Ну ладно, – повторяет отец Василий. – Хотя ты, Давид, не прав. Бог ведь тебя любит! Сколько раз приходила к тебе сюда милиция? Сколько раз обещали снести твою землянку к чертовой матери? А не снесли. Почему? Потому что с тобой Бог!

– Хорошо, – устало кивает старик. – Бог со мной! И то верно!

Теперь уже старик наполняет стопочки, а батюшка подливает в стаканы квас.

– Давид Исаакович, – заговариваю, наконец, и я. – У меня к вам просьба от Миры и вашей жены.

– Чего им еще надо? – удивляется старик.

– Их опять не выпускают.

– Ну а я здесь при чем? Расписку написал, что не держу их тут.

– Дело в том, что вы не развелись официально, а ОВИР неразведенных не выпускает.

– Бог против развода, – вставляет свои пять копеек отец Василий.

Разговор опять вот-вот уйдет в божественную плоскость, и я спешу его, разговор, задержать в реальности.

– Вы бы действительно развелись. Всего-то и надо только в ЗАГС сходить.

– Туда? – возмущенно вопрошает Давид Исаакович и тычет рукой в противоположный берег Днепра.

– А что тут такого? – удивляюсь я.

– Я туда уже лет пять не ходил!

– Но ведь бутылки собираетесь сдавать!

– Я думал тебя попросить бутылки сдать, – признается он.

– Но вы поймите, они же всю мебель продали, на чемоданах сидят. Им тяжело.

– Сегодня – девятое мая! – напоминает старик. – Мы сегодня никаких таких бесполезных разговоров разговаривать не будем! И точка! Пьем за Победу! И за ту, над Германией, и вообще за все победы. – Он поворачивается лицом к батюшке: – Чтобы все победившие счастливы были!

Мы сидим. Солнышко пробивается сквозь ветви деревьев и щекочет своими лучами мои щеки. Разговор давно ушел от Дня Победы, и отец Василий с Давидом Исааковичем уже минут пять спорят: кто жил в переходе над входом в Пассаж. Давид Исаакович говорит, что какой-то известный портной там жил. Батюшка уверяет, что там до сих пор живет любовница Корнейчука.

– Того, что сказки писал? – спрашиваю я.

– Нет, то Корней Чуковский сказки писал, а Корнейчук – пьесы.