Последняя любовь президента - Курков Андрей Юрьевич

Я слушал и удивлялся. Удивлялся его хорошей памяти, но еще больше – его смелости. Признаваться мне в этих мыслях – все равно что самого себя обливать грязью.

– Если можешь, прости! Выпьем на брудершафт, станем братьями! Никогда такого больше не будет! Клянусь мамой!

– Знаешь, – заговорил я, отставив недопитый бокал с вином в сторону. – Ты помнишь больше, чем я. Но тогда, зимой, если б один старик-еврей меня случайно не заметил, мы бы тут не сидели. Мы с тобой вообще бы только там, – я показал вверх, на невидимое отсюда небо, – встретились! Я в прорубь провалился на берегу. Мог бы до сих пор на дне лежать…

Последние мои слова были полны холодного металла, мне самому стало страшно. И Гусейнов смотрел мне в глаза, не мигая.

– Что мне сделать? Скажи! Зачем в себе так долго обиду хранить! Так нельзя! – В его голосе прозвучало беспокойство. – Мы же оба пьяные были. Ты бы меня тоже мог там бросить!

– Наверно, мог бы, – согласился я. – Но вышло все наоборот. Ты меня бросил!

– Ну что надо сделать, чтобы ты меня простил? Хочешь – ударь!

– Давно хочу, – признался я.

Гусейнов налил себе еще одну стопку водки, выпил залпом. Оглянулся по сторонам.

– Только давай не здесь, здесь некрасиво. Иностранцы сидят!

Он поднялся, пошатываясь. Направился к выходу. Я за ним.

На Набережно-Крещатицкой было уже темно. Мы остановились перед входом во дворик ресторана.

– Только ты так ударь, чтобы сразу об этом забыть и больше не вспоминать! Не бойся, меня не раз били, я – устойчивый! Подожди. – Он показал на вынырнувшую из ресторанного дворика пару.

Парень и девушка прошли к черному BMW. Мы подождали, пока машина не уехала.

– Давай! – сказал он, еще разок оглянувшись по сторонам.

Я ударил его в лицо со всей силы. Он отлетел назад, упал навзничь на асфальт и остался там лежать.

Несколько секунд я спокойно ждал. Потом стал нервничать. Неужели убил? Ведь он мог сильно удариться затылком, а это пострашнее, чем удар кулаком в лицо. Что будет? Дурак я! Какая теперь Швейцария, какие роды? В «Киевских ведомостях» вынесут на первую страницу заголовок большими красными буквами: «Замминистра экономики убил дагестанского бизнесмена!».

Я не знаю, сколько страхов посетили мою голову за эти пару минут, но в какой-то момент я заметил, что Гусейнов пошевелился. Приподнялся на локтях. Уселся на асфальте. Посидел молча. Потом встал на ноги.

– Знал бы – джинсы надел, – сказал он, прикрывая ладонью правой руки свой орлиный нос. – А так думал: старого друга встречу, надо одеться получше! Костюм «Версаче», рубашка «Хьюго Босс»…

Левой рукой он прошелся по штанам и пиджаку.

– Кажется, не порвалось…

Я обошел его, отряхнул пиджак и брюки.

– Да нет, все целое! – успокоил его я и заметил, что вся моя копившаяся, как проценты в банке, злость к нему прошла.

– Ты мне нос разбил, – спокойно сказал он. Его влажные глаза блестели над прикрытым ладонью носом. Его глаза были наполнены жалостью к себе.

– Пойдем! – Я взял его под руку.

Зашли в туалет. У него из левой ноздри шла кровь. Он умылся холодной водой. Стоял теперь перед зеркалом над умывальником и смотрел, как из ноздри продолжала капать кровь. Капала и тут же смешивалась с тонкой струйкой воды.

Я протянул ему несколько бумажных салфеток для лица. Из одной салфетки он скрутил что-то вроде пробки и заткнул ею ноздрю.

– Смотри, получилось! – обрадовался Гусейнов. – Пошли за стол!

Официантка Вита как раз стояла возле нашего стола.

– Ой, что-то случилось? – с беспокойством в глазах спросила она, обратив внимание на грязные брюки Гусейнова.

– Да нет, – сказал он. – Вышли покурить, и я споткнулся…

– Можете курить здесь, я вам сейчас пепельницу принесу! – затараторила официантка.

– Нет, спасибо! Уже накурился! Больше не хочу. Ты нам лучше десерт принеси! Что у вас самое сладкое?

Вита назвала несколько видов десертов. Гусейнов выбрал нам по яблочно-медовому пирогу. Потом, когда официантка отошла, наполнил мой бокал и свою рюмку, и по его настоянию мы выпили стоя на брудершафт.

Выпить бокал красного чилийского вина практически залпом до дна было, конечно, кощунством, но этого хотел Гусейнов. Это было его желание, и я его уважил, как десятью минутами раньше он уважил мое желание дать ему по морде. Одна из неотмщенных обид была вычеркнута из моей памяти и биографии.