Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Стали и этому шикать, закрикивать.

Выставили какого-то писаря, от них же и наученного: мол контрреволюционных армий нигде не обнаружено. Если мы теперь не дадим маршевых рот, то попадём в чёрный список укрывающихся. И ещё потому мы должны посылать, что каждая маршевая рота понесёт с собой на фронт наш революционный дух.

Так ты – иди и неси, а других не заманивай.

Тогда выступил солдат: если в ротах по 1500 человек, но они не вооружены, – какая это релюциённая армия? Предлагаю оставить в каждой роте по 350, но вооружённых.

Ему со всех сторон:

– Сла-бо! Ма-ло!

Это что ж, из каждых пяти четверо шагай на фронт?

Полез решимый солдат:

– Ни в коем! Ни в коем! Петроградский гарнизон сыграл крупную роль в революции, и он весь должен остаться. Могут пополнять фронт другие города. Выходит – мы должны уходить, а тут преспокойно погуляют полицейские? Вот полицейских и шлите.

Кричат:

– А где их взять, столько полицейских?

– Фронт не помойная яма, городовых посылать!

Тут от сапёрного батальону: их в России 25 сапёрных батальонов, почему именно от нашего? Мы уже генералу Корнилову заявили и объяснили, что мы – защищаем свободу, и не пойдём. Будем тут углублять революцию. Контрреволюция усиливается, и усиливается клевета, и принимая во внимание посылку на сельскохозяйственные работы – я говорю, вывод войск из Петрограда сейчас не может быть решён. И считать нежелательным.

– Пра-а-авильна! – Клим заорал. И многие в зале тоже, гудят. Потолочище – высокий, под ним крик расходится.

А начальство Совета там своё легурирует, знает, кого выпускать: вот вам делегат с фронта, от 50-й дивизии. Вылез на вышку и шапку снял:

– Поклон вам от дивизии! Я обращаюсь к вам с просьбой о подмоге. Мы там защищаем светлую красивую свободу. Мы стоим десять месяцев в окопах, не выходя. У нас остаётся по 80 человек в роте, где раньше был батальон, теперь рота, а здесь только в запасном полку 16 тысяч, то мы можем просить о помощи. Мы можем потерять все укрепления, которые стоили так дорого.

Пристыдились солдаты, не кричат, не находятся. Но попросил на два слова от 180 здешнего полка, с места, да с подтрункой:

– Что это он слишком пугливо говорит? Не так там дела плохи. Он часом – не из обоза второго разряда?

И – разгрохотался зал. А кричат и:

– Не касаться личностей! -

ну всё равно смех, как и не выступал. А следующий – большевик:

– Было соглашение – не выводить. Важно правительству первый раз нарушить договор, а дальше будет уже всё. Везде в России есть солдаты, а почему-то все хотят от нас посылать. А сюда – нагонят полицейских, и тогда вам свобода? Везде контрреволюция, и наше правительство этому способствует. А мы требуем – вооружить и рабочий класс. И не позволим вывести ни одного солдата!

И вот сейчас переспроси каждого солдата по залу – из четырёх трое скажут тебе не выводить. Но есть у советского начальства какая-то механика, уже кумекал Клим не раз, и другие тоже замечают, она тянет где-то невидимо, а перетягивает, как хочет Исполнительный Комитет. А того Комитета и не видели вместе никогда, маячат тут на верхушке по два, по три из них.

И сегодня уж так кричали, и ногами топали, думали – нипочём не уступим, мы тут хозяева. Нет, выпустили опять какого-то хлюпика – „социалист-революционер”, а мол позиция большевиков противоречит друг другу:

– Контрреволюция невозможна, потому что если какая рота слушает офицера, то другая ему не верит. Мы лежим на нарах да ходим на митинги, когда надо ехать на фронт. Может, нам ещё мягкие стулья подать? А в батальонах много маменькиных сынков, их надо отправить на фронт.

Ну вот разве что их.

И опять Соколов:

– Мы конечно не будем ослаблять себя. Исполнительный Комитет очень осторожен, мы выработаем инструкцию, вы её рассмотрите, и только тогда примете. Гарнизон конечно остаётся. Но отдельные команды выводятся – но каждый раз только с разрешения Исполнительного Комитета.

И – как-то приняли, сами не заметили как. Да тут когда и руки подымают – так их не считают. Да их меж рядов и не пройдёшь посчитать, сидят в теснище.

Нет, тут глаз да глаз, вот что. То сами ж говорили: не доверять правительству ни в коем случае, классовые интересы всегда дадут себя знать. И вдруг – так повернули: хотя правительство и буржуазное, но нет оснований ему не доверять. И надо утвердить им денежный заём.