Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Скобелев бойко кончал:

— Мы возлагаем надежды на нового военного министра-революционера. Он ускорит мозговой процесс революции в тех головах, в которых он протекает слишком медленно.

То есть в генеральских?

И поднялся министр-революционер — но с какой скромностью, и нисколько же не громыхая.

— Мы стремимся спасти страну и восстановить боеспособность русской армии. Ответственность мы берём на себя, но получаем и право вести армию и указывать ей путь.

И — примирительно:

— Тут никто никого не упрекал. Каждый говорил, что он перечувствовал, и искал причину происходящего. Никто не может бросить упрёк этому Совету. Но никто не может упрекать и командный состав, так как он вынес тяжесть революции на своих плечах. Все — поняли момент. Теперь одно дело: спасти нашу свободу. Прошу вас ехать на ваши посты, и помнить, что за армией — вся Россия.

Да кажется опять они спешили лепить свою коалицию, как и вчера. Но Гурко попросил добавочного слова. И — туда, к Скобелеву и Церетели, — из своего южноафриканского опыта. Там были воинские части двух родов. Одни — держались только на дисциплине. Но потеряв и половину состава — не отступали с поля боя. А другие части — добровольные, очень хорошо сознающие, за что они сражаются, но без дисциплины, — так они бежали с поля боя после потери одной десятой.

— Мы просим — дать дисциплину. Если противник перейдёт в наступление — мы рассыпемся как карточный дом. Если вы не откажетесь от революционирования армии — то берите её в свои руки.

И снова поймал метучий взгляд министра-революционера. И прочёл, что — не быть ему Главнокомандующим.

Да так и лучше. Ушёл бы и сам, да долг не велит.

Одна только оставалась внутренняя загадка: если он сейчас уйдёт от командования — что ж, неужели обманула его всегдашняя уверенность, что именно ему суждено вызволить Россию в тяжкий момент?

*****

НАША МАРИНА ВАШЕЙ КАТЕРИНЕ

ДВОЮРОДНАЯ ПРАСКОВЬЯ

*****

172

Не в нынешние анархические недели, но давно-давно задумывался Маклаков: когда народное большинство ощутит себя неограниченной властью — что оно почтёт за справедливость? Всегда он знал, что нельзя остановить революцию, если она уже начнётся. В начале марта, вместе с другими поражённый размахом катастрофы, уже тогда думал, что теперь всё пропало и никому не удержать власть. Но были и границы, за которыми ни ему, ни всему Освободительному Движению за 100 лет не могло хватить воображения: что дни свободы ознаменуются бурным сепаратизмом всех наций и с мгновенным развалом России. (Редко, но находило на него тенью какое-то виноватое чувство к брату, посаженному в Петропавловскую крепость.)

И невозможно остаться бездейственным при всеобщем Движении. В самом начале революции, честно говоря, обидно было Василию Алексеевичу не стать министром юстиции, да и вообще никем, хотя, кажется, не было более популярного и проницательного оратора в Думах от 2-й до 4-й. Из самых видных людей в России — и вдруг никем?.. (Не из жажды власти, а: ведь не сделают, как надо.) Но быстро смирил себя — и явной беспомощностью правительства, и собственным вкладом работы, где ему досталось.

О том, что Керенский назначен министром юстиции, язвил Маклаков: назначен в то ведомство, где меньше всего может принести государству вреда. Сам же Маклаков сперва участвовал в разработке проекта политической амнистии. Потом возглавил комиссию по пересмотру уголовного уложения. Много интересных моментов возникало там. Сохранить или отменить статью о „преступных призывах”? Большинство членов склонялось — отменить: и потому, что нет практических сил преследовать их, и потому, что это противоречило бы достигнутой свободе слова. Но Маклаков убедил сохранить, таким примером: а что вы станете делать, если услышите „бей жидов”? Удобнее статью сохранить, чем потом заново вводить и станут кричать: „новая реакция!”. Но исключили „призыв к нарушению воинскими чинами обязанностей службы” — ибо это теперь на каждом шагу, и нет сил бороться. Так же и — „восхваление преступных деяний”. Смягчили — о „скопищах с целью совершения тяжёлого преступления”, ибо эти толпы тоже на каждом шагу. Но, бессильно пропустив все глумления над русским гербом и флагом, ввели новую статью: „об умышленном надругательстве над государственным гербом или державным знаком дружественного России государства”: из-за возникающих теперь демонстраций против союзников.