Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Морской корпус уже привык к грузной толкучке Совета и установленным скамьям (а модель фрегата и статую Петра I вынесли) – как будто в этом обширном зале никогда и не строили опрятных морских кадетиков. Теперь собирались две тысячи в чёрных нечистых куртках и в расхлябанных солдатских шинелях. Сегодня с утра напечатали жирно крупно в „Известиях”, и депутаты же сами видели, а больше слышали, что где творится в столице, – и собирались с новоусвоенным чувством хозяев её, и страны, и своей судьбы: как мы сами постановим, так и будет, внушили за эти два месяца им.

А члены-то Исполкома знали, что Совет собран по перебулгачке, зря, уже и отменить нельзя, и решать нечего.

Чхеидзе от этого испытывал стыд, и растягивал вступительную речь, замазывал, что зря их всех собрали. Начал со всей истории: как ждали следующего высказывания правительства об аннексиях и контрибуциях, чтобы решить поддержку или неподдержку займа. И вот – правительство опубликовало документ, которого мы ждали.

За окнами – ещё закатное солнце.

В зале – тишина. В газете мало кто читал, не столько-то читателей. Давая отдохнуть Чхеидзе, Богданов своей привычной лужёной глоткой прочёл ноту. Снова поднялся Чхеидзе, бесконечно утомлённый.

И вот, Исполнительный Комитет заседал всю ночь, но не мог вынести определённого решения. Сошлись, что под „до решительной победы” понимай что угодно, а отказ от аннексий и контрибуций затушёван.

„Аннексии и контрибуции” стали таким повторяемым сочетанием, что никто из ораторов их не объясняет (да и поперву не толковали), но что-то в них очень мерзкое, как какие-то червяки или пауки, толпа должна понимать.

И вот, сегодня днём опять заседал Исполнительный Комитет, и опять не могли принять решения. И мы собрали Совет, чтобы выработать общую линию поведения демократии. Мы хотим, чтобы Временное правительство отказалось от захватов без неясностей. Нам известно, что правительство тоже сознаёт всю серьёзность и остроту собственного положения. Во всяком случае, мы заявим правительству, что желаем ознакомиться со всей картиной работы, предшествовавшей опубликованию ноты. И мы от них потребуем посылки новой ноты союзникам, с ясным истолкованием. И вот, сознавая ответственность момента, мы решили созвать Совет и выслушать ваше решение. Но давайте не принимать никакого опрометчивого решения, не взвесив хорошо обстановки. И мы просим вас уполномочить Исполнительный Комитет для ведения переговоров. Они назначены на 9 часов вечера.

– Где??

– В Мариинском дворце.

Резкие голоса:

– Пусть идут они сюда, а не мы к ним!

– Что они, нас боятся, что ли?

Шум. Чхеидзе смущён:

– Результаты наших переговоров будут сообщены всем вам во всей полноте. Завтра. Поддержите нас сейчас, а окончательное решение мы примем завтра. Ввиду остроты положения Исполнительный Комитет хочет быть в контакте с вами, и предлагает вам собраться снова завтра.

– Почему завтра??

– Почему не сегодня решать? Мы все здесь!

Сбитый этими выкликами или заплутавшись неясной мыслью, Чхеидзе вместо того, чтоб кончить дежурное вступленье и сесть, зачем-то понёс в сторону:

– … А теперь мы обратимся к нашим товарищам, социалистам Англии и Франции, и спросим, примут ли они решительные шаги, чтобы заставить и свои правительства отказаться от аннексий и контрибуций.

Но дёрнули его сзади за пиджак – он дальше не развивал темы, сел.

Кажется, он всё объяснил, решать ничего нельзя, и можно бы дальше не обсуждать, разойтись? – не тут-то было. У Богданова уже был список желающих ораторов около полусотни.

Но первым – с утра был записан Станкевич.

Стройный, худой, строгий сощуренный поручик (неузнаваемо овоененный приват-доцент) – вышел к трибуне, на ещё одну решительную схватку. Не только придать какой-то же смысл этому пустому заседанию, не только не дать толпе разбуяниться, но ещё публично потеснить эсеров и эсдеков, выбрыкивающих против абсолютно ясной необходимости коалиционного правительства. Кажется, Станкевич хорошо придумал, как эту речь сказать.

Вышел, чуть потрогав двумя пальцами маленькие усики, как это и делают офицеры (выступление офицера в Совете редкость, отметно). Постоял, дождавшись полной тишины. И – звучно, властно:

– Между правительством и Советом ещё вчера было единение – но ему нанесен удар. Временное правительство отошло от пути, по которому идёт революционный народ. В ноте мы читаем старые слова о победоносном конце. Некоторые члены Временного правительства не так понимают свои задачи, как нужно, и между ними самими существует взаимное непонимание. – (Обещанная помощь Керенскому.) – Мы имеем сведения, что для правительства наше порицание оказалось неожиданным. Оно думало, что этой нотой пойдёт навстречу демократии…