Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

В дни апрельского кризиса, когда Исполком, в отсутствие Соколова, назначил „семь диктаторов”, – он, прочтя постановление, уверен был, что и он – один из семи диктаторов, что это просто опечатка – какой-то „Скалов”, такого нету в ИК! Нет, оказался какой-то солдат.

Сейчас он мечтал (Керенский твёрдо обещал) в скором времени стать сенатором, высшая ступень для юриста.

Не было границ политическим интересам Соколова!

Копошились ли два месяца с рождением Совета крестьянских депутатов – Соколов не оставлял вниманием их трудную проблему и как мог мирил соперничающих инициаторов. И те и другие хотели помочь беспомощному крестьянству в непомерном труде создания своих Советов, рассеянных по лику России, но соревнование было: кто же именно возглавит. В средине апреля собрали примирительную конференцию, а руководство захватили эсеры из СРД.

Затевали теперь и международную социалистическую конференцию в Стокгольме для установления всеобщего мира – Соколов просто измучивался, что он оттеснён от её организации, уж куда там поездка в Стокгольм. Он страстно завидовал Скобелеву, который в ИК возглавил отдел международных сношений: всё великое интернациональное дело теперь плыло через его руки! А редко в ком было такое цветение Интернационала, как в груди Соколова. Правда, не знал иностранных языков, но ловил каждую встречу с приехавшими Тома, Кашеном, Брантингом, Борбьергом – хоть поприсутствовать, а то через переводчика задать и вопрос.

А делегации с фронта всё ехали, ехали – от армий, от дивизий, от полков, от маленьких частей, кто как пошлёт, – и всё наваливались на Соколова да на Стеклова: скажите ясно – мы воюем или не воюем? за что мы должны в окопах сидеть? И нельзя отказаться, это важнейший стык политики: теснее сплавить их с рабочим классом и вбить клин между солдатами и офицерами, между трудящимися и буржуазией. А когда делегаций сгущается слишком много, они начинают в Таврическом заседать, образуется из них конференция. Так начали позавчера, и пошёл к ним объясняться кто же? – опять незаменимый Соколов. А для ответов нужен не только высокий уровень революционного сознания, но и простая находчивость. Допустимо ли братание с немцами? Какие меры принимаются против дезертиров? Нельзя подорвать Интернационал и революцию, но нельзя поссориться и с солдатами, тут балансируй. А какие меры контроля Совет проводит над высшим командным составом? Пока – слабые, но вот скоро посылаем комиссаров. И вдруг вопрос, это после петроградских волнений: „А что это такая за красная гвардия и почему её не разоружают? Гвардия должна быть на фронте, а не здесь. И многим солдатам из гарнизона не хватает винтовок – так пусть им передадут.”

И Соколов – как наитием, сразу нашёлся, и ответил блестяще.

– Каждый свободный гражданин имеет право носить оружие. Так и Красная гвардия. Здесь нет ничего опасного, это только старый режим боялся вооружённого народа. Рабочие – заработали себе эти винтовки в дни революции, и отнять их теперь было бы оскорблением пролетариата.

И отклонили вопрос. Это было позавчера. Но Соколов на этом не успокоился: нельзя оставлять в армейской массе непрояснённые пятна. И узнал, кто задавал вопрос, из 8-й армии. И провёл с ними отдельно работу. И сегодня (а совещание теперь шло каждый день, не закрываясь) тот же самый выступил и сказал:

– Буржуазная печать истолковала мой вопрос о Красной гвардии как протест против вооружения рабочих. А мы просто хотели выяснить: какова численность, из кого состоит. Я извиняюсь перед собранием, что неосведомлённость меня и моих товарищей заставила задать этот вопрос. Да, рабочие, вышедшие в февральские дни безоружными против трёх тысяч протопоповских пулемётов, – завоевали себе право на оружие. Революционный пролетариат пусть стоит на страже свободы!

Знал Соколов, что Ленин будет доволен. Соколов и сам был большевиком, до самой войны, а потом стал вне фракций. Большевики обвиняли его, что он погряз в трясине меньшевизма, но это неправда, он независимый; что он ушёл в лагерь социал-патриотов, – и тоже неправда. Соколов был даже очень против войны, и справа его числили неисправимым пораженцем, – но с войной надо балансировать осторожно. Вот например, как ни странно, а Исполнительный Комитет после апрельских бурных дней алогично сдвинулся в защиту продолжения войны. И фронтовые делегаты разно говорили. И приходится разъяснять им, что мир нельзя заключить в несколько дней.