Чертово колесо - Гиголашвили Михаил

— Подкинуло, бля…

— Говорили же… пройдет…

— Ох, умираю, плохо…

— Вот он, горелый кокнар…

Их трясло все сильней. Тугуши заполз под матрас и бился под ним. Анка дрожала на полу, поверх коврика натянув на себя еще и тряпки, которыми они вытирали воду. Художник выволок из шкафа грязные простыни и замотался в них. Все в голос стонали.

— «Скорую» надо… — булькал Тугуши. — Умрем!

— Аспирин, цитрамон, анальгин, если есть! — из-под коврика звала Анка.

— Ничего нет. Ничего…

— Ай, мама! — стонал Тугуши.

Тут в подвал вошел Кукусик. Он с опаской огляделся, но когда увидел, что кроме троих полумертвых никого нет, осмелел и уселся посреди комнаты. Он был в хорошем настроении, беспрерывно курил и чесался.

— Что с вами? — поинтересовался он равнодушно. — Подкинуло? А где остальные?

В ответ — клацанье зубов и судорожные вздохи. Наконец Художник проговорил:

— Будь человеком, принеси анальгин в ампулах.

Кукусик, размышляя о чем-то, смотрел на них, потом сказал:

— Хорошо, сейчас…

На улице он оглянулся, воровато пошел к телефону-автомату. Но телефон был испорчен, трубка свисала до асфальта. Тогда, постояв некоторое время, озираясь и о чем-то напряженно думая, Кукусик направился к центральной улице, рассчитывая найти там работающий автомат. Номер милиции он помнил наизусть.

Когда вновь стукнула дверь подвала, Художник решил, что это вернулся из аптеки Кукусик с анальгином. Но это был лысый Серго. Мгновенно оценив ситуацию, он присвистнул:

— Ничего себе кайфуете!

— Серго, помоги, умираем! — простонал Тугуши из-под матраса. — Подкинуло! Анальгина бы, по ампуле… Кукусик проклятый ушел — и с концами.

— Кукусик? — переспросил Серго, будто впервые услышав это имя. — Давно вас трясет?

— Минут десять.

— Ну, через двадцать все пройдет, — успокоил их Серго.

— Сходи в аптеку, прошу тебя! — канючил Тугуши.

— Аптека далеко, а у меня нету машины, — менты забрали! — ответил Серго. — Из угрозыска. Я специально сюда заехал, чтобы предупредить.

И он кратко изложил суть дела: есть список, все известно, всем надо разбегаться.

— О Господи! — простонала Анка. — Этого не хватало!

— Вдруг они сейчас придут сюда! — запаниковал Художник, понимая, что ему, как хозяину притона, будет хуже, чем другим: все факты на него запишут.

— Что я на работе скажу? — плаксиво стонал Тугуши, поднимая голову из-под матраса, как черепаха. Он пытался встать, но судороги бросали его назад.

— Кто же закладывает? — спросил Художник, икая.

— Не знаю. Все мы в списке, — ответил Серго.

— Кто сдал?

— Неизвестно.

— Надо уходить! — запаниковал Тугуши.

— Поехали. Меня такси ждет.

Анка простонала:

— Я идти не могу. Оставьте меня, отлежусь… Если раньше сюда не пришли — чего им сейчас являться? Я останусь…

— Ладно. Кукусик анальгин принесет, поможет…

И Художник с Тугуши, с охами и стонами, потащились за Серго, а Анка, согнувшись, как обезьяна, поползла к кушетке, где влезла под матрас и разрыдалась в голос.

Опять менты, угрозыск? Опять на зону? Ей представился темный барак, и вонь немытых баб, и ночной скрип дрожащих нар, и грозное ворчание коблов, и визги ковырялок, и бесконечные драки, и суды над крысами. Интриги, скандалы, ссоры… И толстый краснорожий повар, который, прежде чем приняться за очередную жертву, водил ее в санчасть на проверку, а потом трахал ночами на кухне, среди жирных кастрюль и немытых котлов, перетаскивая с мясной колоды на мешки с гнилой морковью… Не сегодня-завтра повяжут опять, и все сначала… А сил нет ни на что — ни бросить, ни продолжать. Нет, на зону она больше не пойдет.

20

Инспектор Макашвили сразу после звонка Кукусика помчался в мастерскую к Художнику, но не нашел там никого, кроме лежащей под матрасом Анки.

«Профура какая-то», — подумал он и хотел уйти, но тазы, шприцы и банки остановили его. Он обследовал их, хотя и мало что понимал в этом темном деле. Удивился тому бардаку, который царил вокруг — что-то протекло, что-то сгорело. Подошел к дивану. Анка смотрела на него потухшими глазами.

— Кто ты такая? — спросил он. Та молчала. — Где морфинисты? — инспектор повысил голос, с брезгливостью рассматривая матрас в пятнах, под которым съежилась эта потаскуха.

— Ничего не знаю… Я больна, — выдавила Анка.