Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Солженицын Александр Исаевич

Ильич смотрел настороженно:

— Так вот я, присяжный поверенный Хесин, должен заявить, что революцией право собственности не отменено. Пусть новое время создало новые отношения в гражданско-правовой области, но и эти отношения должны регулироваться органами власти. Как гражданин и юрист я настаиваю: законы сохраняются и при революции. А пока не созданы новые законы — действуют старые. И вот я должен зачесть вам следующие сенатские разъяснения... Зачитывает. — (Смежил глаза Ленин.) — Налицо — все признаки самовольного владения чужим имуществом. Большое впечатление на судью. Пожалуйста, господин Козловский.

Козловский не поднялся изображать стоя, а удобно в венском стуле, нога за ногу:

— А зададимся вопросом: что бы произошло с дворцом, если б его не заняли нынешние организации? Толпа знала о близких отношениях Кшесинской к членам императорской фамилии и толпа боялась, что этот дом может стать очагом реакции. Броневики и партийные организации в те дни спасли особняк от разгрома! Я пришёл сюда не для того, чтоб отрицать право собственности или выиграть дело в банальном смысле. Я — протестую против утверждения истца, будто революционные организации захватили дом незаконно. Такой захват не имел места. Кшесинская сама оставила свой дом на произвол судьбы.

— Неплохо, неплохо, — шевелил Ленин приплющенным носом.

Свои — пригляделись, а на чужой глаз жирно-округлое лицо Козловского могло бы показаться одной половиной упитанной задницы, к которой пристроили — чёрную щётку усов и очки. Но — какой деловой:

— Пусть истец докажет документами, что было нарушено право владения. Пусть истец докажет: сам факт владения Кшесинской с 27 февраля и последующие дни, и факт нарушения этого владения революционными организациями. И только документально!

— Во-во! Замечательно! Пусть докажет документально! — встряхнулся Ленин с морщинками смеха. — А что скажет второй представитель ответчиков?

И у Козловского была манера говорить живая, быстрая, а у Богдатьева ещё огневей:

— Я полностью присоединяюсь к доводам господина Козловского. Броневой дивизион занял особняк по распоряжению революционной власти. В этот момент Кшесинская фактически уже и не владела особняком. Мы же поселились по приглашению броневиков, на что они имели полное революционное право. Самовольного захвата имущества тут нет, а есть вынужденное проживание за отсутствием других помещений. Оставаясь в плоскости факта: дом был занят также и по просьбе домашней прислуги, опасавшейся разгрома. Мы вселились на правах субарендаторов, приглашены фактически владельцем, бронедивизионом. Мы — не грабители, мы — крупная политическая организация. Нам совсем не до того, чтобы теперь охранять имущество балерины, которое и сегодня не гарантировано от ярости толпы. Нам не разрешено жить в доме Кшесинской, но и не запрещено. Как только Исполнительный Комитет Совета даст нам новое помещение — мы охотно выедем. Да пожалуйста, — чернокурчавый экспансивный Богдатьев подхватился со стула, — я лично могу выехать хоть сейчас. Но куда денется клуб военных организаций, насчитывающий 3 тысячи человек? Но куда денется агитаторская коллегия? И остающееся подразделение броневого дивизиона?

— Броневой дивизион оттуда уже выехал, — возмутился с кушетки судья Чистосердов.

— Нет, простите, он остался там.

— Нет, простите! — вскочил и Козловский, и надулся: — Он пребывает там, даже вывеска его висит, вы можете прийти проверить.

Ленин, оперевшись об оба колена, локти в стороны, заливался в мелкой дрожи, тряслась рыжеватая бородка:

— Ну, хорошо, это вопрос второстепенный.

Оба сели. Агабабову:

— А что скажете вы?

— А я, — поднялся длинный мрачный Агабабов, — въехал по распоряжению Военной комиссии для реквизиции гаража балерины и её автомобилей. Но машин уже не оказалось, поставили революционные. А Кшесинская всё бросила — и весь дворец, и всю прислугу без провизии и без денег, — и броневой дивизион должен был кормить прислугу.

— Я решительно протестую! — взнегодовал подбоченный Хесин, меча подбодряющие взгляды. — Моя доверительница оставила и повара, и провизии на месяц. А неожиданные квартиранты всё это съели.

Богдатьев, рука ко рту, как артист подаёт „в сторону”:

— И выпили два ящика шампанского.

— Не знаю, не видел, — отрицал невозмутимый Агабабов.