Чертово колесо - Гиголашвили Михаил

«И для нас!.. Автограф!.. Просим!..»

Спасительница заполняла подписями лист, который тотчас начинал по линейке делить завхоз — чтоб всем досталось на память. Милиция вздыхала и с обожанием повторяла:

«Спасибо!.. Спасибо за все!.. Заходите в гости!»— начальник торопился спрятать самый большой автограф, паспортистки всхлипывали, а оперы умильно смотрели поверх голов.

«К вам? В гости? Нет уж, лучше вы ко мне — в театр, на спектакль! По линии культпросвета! Милости прошу!»-лукаво приглашала она и под восторженными взглядами величественно удалялась.

Оперы снимали головные уборы. Паспортистки махали платками. Шофер почтительно открывал дверцу черной «Волги», проверяя синюю мигалку, чтобы с ветерком доставить домой народную любимицу. Следовало прощание с начальником милиции — она целовала его в лоб, а он рыдал, как буйвол. И кто-то опоздавший, видя эту сцену, обязательно думал, что идет киносъемка, и недоумевал: где же камеры и прожекторы?

Звонок вывел Коку из задумчивости. Он схватил трубку, надеясь на какие-нибудь хорошие известия про курево или ширево, но женский металлический голос холодно сообщил, что его срочно вызывают в военкомат, и если он завтра не явится в десять часов, то милиция заберет его в тюрьму.

— Почему? Что вам надо? — перетрусил Кока. — Я пацифист!

— Переучет, — отрезал голос. — Если не хотите загреметь на два года, приходите без опозданий, ровно в десять.

В армию Кока совсем не хотел, но и военкомата панически боялся. Ночью не спал и думал, что делать.

«Если идти — поймают, в казармы кинут, кровь выпьют. Не идти — сами придут, заберут… Знают, что я тут. И куда спрятаться? Уехать? Денег на билет нет, мать сама на мели, даже телефон у нее недавно в Париже отключили за неуплату… У кого спрятаться, где одолжить?.. Плохи дела… А может, правда, переучет?..»

На другой день, поджав хвост, Кока потащился в военкомат, надежно спрятав паспорт в Марселя Пруста и взяв с собой только военный билет (залитый пивом и жиром во время «обмывки»). Он пугливо отворил тугую дверь, готовый бежать при любой опасности.

За стойкой — смазливая стройная девушка в военной форме. Зыркая хитрыми глазками, она спросила:

— Кока Гамрекели? Очень хорошо. Пишите свою автобиографию.

— Зачем? — удивился Кока.

— Так надо! Полагается для переучета! Вот бумага и ручка!

Не отходя от стойки, Кока начал что-то царапать, а девушка подбадривала:

— Давайте, пишите, как следует. Приказ. Вон, вас там человек ждет, — вдруг добавила она тише, указывая крашеными глазками на угол приемной, и шепнула совсем тихо: — Из КГБ.

А к стойке уже спешил с протянутой рукой полный курчавый парень лет тридцати, в белой рубашке и темных брюках:

— Я — Хачатур, лейтенант КГБ! А вам Николай назвать?.. Давай прогуляем туда-сюда, говорим, эли. Куда лучше ходить, бана?

— Вам лучше знать, — с ужасом прошептал Кока, слыша только страшные три звука, звенящие молотом по серпу: «К! Г! Б!» — и мало что понимая в ломаной речи странного брюнета.

— Я не местный, бана, городу не знаю. В садику посидим, ара? Можно назвать мне Хачик, — забирая со стойки лист с начатой биографией, сказал лейтенант и спрятал бумагу в портфель.

«Не местный? В садику? Ара? Хачик? Он что, больной? Или это я свихнулся?» — думал Кока, в оцепенении спускаясь по щербатым ступеням военкомата. Но на улице никто не поволок его в «воронок», и он немного пришел в себя. Лейтенант шел сзади и в затылок тоже не стрелял.

Кока направился в скверик. По дороге он осмелел и стал прислушиваться к своему словоохотливому спутнику, который раскатывал «р» так звонко и крепко, что прохожие оборачивались вслед, а на его хриплое «х» уличные собаки отзывались настороженным урчаньем. Выяснилось, что Хачик — сын генерала армянского КГБ и попал в Тбилиси по «обмену»: закавказские кагебешные тузы, державшие сыновей при себе в своих ведомствах, устав от нареканий Москвы в кумовстве, решили перехитрить Кремль и перетасовать детишек по Закавказью, предварительно, конечно, договорившись с коллегами о «присмотре». Присмотр должен быть обоюдным и строгим: я слежу за твоим, а ты — за моим… иначе твой у меня в заложниках, как и мой — у тебя… И если мой не будет делать карьеру, то и твоему далеко не пойти. Словом, погон за погон, медаль за медаль.

Вот Хачатур прибыл по такому обмену и разворачивает теперь оперативную работу, которая ему и «в гроб не нада». И пусть Кока не думает, что он плохой человек, он просто выполняет задание.