Чертово колесо - Гиголашвили Михаил

Услышав звук мотора и увидев машину, ядовитый старик резво вскочил, в ярости ткнул клюкой волкодава и заспешил к забору. Эльбрус, не выпуская из рук топора, двинулся за ним.

— Сволучай, анашист-фашист! Из-за вам моя сына турма ходил! — завопил старик, перемежая корявые русские фразы долгими турецкими проклятиями.

— Из машины не вылезайте, кнопки все нажмите — папаша суровый, может и палкой заехать, и собаку спустить! — предупредил Байрам.

Потрясая клюкой, старик бесновался за забором. Коричневая морщинистая шея его стала черной от напряжения. Пес положил передние лапы на забор и лаял навзрыд. Эльбрус, не обращая внимания на шум, вразвалку приблизился к машине. После традиционных пожатий и вопроса о поле он оглядел забитую людьми машину и удивленно хрюкнул:

— Какое поле? — Секунду подумав, вспомнил: — А, поле!..

Это в Старом Урухе.

Старик, видя, что машина не уезжает, в бешенстве двинулся на улицу, прихватив по дороге вилы. Пес уже бился лапами в ворота.

— Папаша сердится, — флегматично сказал Эльбрус, поглядывая на всех красными глазами. — Старый Урух-мышеловка, я туда не поеду, дальше дороги нету… Но анаша хорошая, рамсы перекрывает, — и он топором отогнал выскочившего пса.

— Ты знаешь, где этот Урух? — быстро спросил Анзор у Байрама.

— Как не знать! — обиделся тот. — Последнее село в Кабарде. Эй, Эльбрус, откуда там съезжать к полю? Я забыл.

Эльбрус уже шел навстречу старику, но успел крикнуть:

— Где почта, налево и вперед, до упора, через дорогу…

— Вон мамаша из дому вышла, с ружьем. Ну все, поехала тютю на Воркутю! — крикнул Байрам, и появилась старуха в шароварах и цветастых юбках, с повязанной головой и дробовиком в руке. — Дергай!

Гуга сорвался с места.

Они выбрались на главное шоссе и помчались к Старому Уруху. Один раз Байрам попросил остановиться около сельмага, взял деньги и принес газеты, лимонад, три буханки хлеба и батон колбасы. «Газеты зачем? — удивился про себя Ладо. — Кто их читать будет?»

— Одеколона нет, — посетовал Байрам. — Чем с рук мацку сдирать будем?

— Я взял. Ты бы хоть очки снял, браток! — посоветовал ему Анзор. — И без очков страшный, как из карцера. А почему не ешь ничего?.. Когда мы с тобой в БУРе сидели, ты и то лучше выглядел.

— Так это когда было! Эх, Нижний Тагил, каленая сковородка! — ответил Байрам. — Каждый Божий день с зоны покойника несли, а то и двух… Ты тогда тоже помоложе был, зёма…

— Естественно. Меня печень съела, — угрюмо признался Анзор. — Доширялся до цирроза. Теперь вот приходится отраву курить. Я ж ее и не курил раньше, помнишь? Только кололся.

— Сейчас не ширяешься?

— Нет, какое там, таблетками иногда балуюсь — и все! Глотка вина нельзя выпить, лишь вот это, — он подбородком указал на потухшую в руке папиросу. С того момента, как он взял у Байрама кусок мацанки, в его руке постоянно торчала недокуренная мастырка, которую он, в конце концов, запасливо прятал в один из многочисленных карманов.

— Я тоже себе печень ханкой загубил. Ханкой — печень, колесами — желудок, теперь вот отравой легкие добиваю… — невесело ответил Байрам.

И все вздохнули. Было о чем подумать. Ладо сидел, вжатый в угол машины потной телогрейкой Байрама, пытался сосредоточиться на разговоре, но омут вертел его. Близость волшебных полей, гигантские мастырки, которые беспрерывно заколачивались «витьками», стали придавать самым обычным вещам и словам особый смысл. Словно сквозь сон услышал, как один из «витьков» крикнул:

— Эй, гляньтэ, косилка з конопли йде! — и вместе со всеми посмотрел в окно на медленно тарахтящую по шоссе очень странную косилку, похожую на большого железного кузнечика с суставчатыми ногами.

— А вон щэ косилка, пид нависом стоить! — крикнул второй «витек».

— Это не косилка, это прицеп от косилки, — уточнил всезнающий Байрам. — А под навесом сторож сидит, караулит: на косилке полно дури. Ночью можно будет к сторожу подвалить, побазарить — глядишь, даст соскрести пыльцу с зубьев за четвертак.

— Як жэ, дасть вин! — усомнились «витьки». — Меныиэ полтинничка нэ попросыть!

— Вот ему полтинник, падле!.. — выругался Байрам, показывая на свою ширинку.

А Ладо вдруг против воли стал вычислять: «На каждую косилку — по сторожу. Сидит сторож в шалаше и караулит косилку. Один сторож — на одну косилку и шалаш. Один шалаш — на сторожа и косилку. Одна косилка на всех… Косит в стороже и шалашит косилку…» Во рту пересохло, голова шла кругом.