Ночной молочник - Курков Андрей Юрьевич

Уже свернув на улицу Щорса, увидел Егор желтые квадратики окошек в доме у Ирины. Тепло на душе стало.

На пороге задержался с малышом на руках. Посмотрел на недавно прибитую подкову. Потом одну руку высвободил и постучал в дверь. На звонок решил не нажимать – вдруг Яся спит, а дверной звонок тут резкий, громкий.

Мама Ирины открыла, одетая в старое черное платье, поверх которого внизу передник, а сверху кофточка красная. Ну просто цыганка цыганкой. Открыла, сразу отступила внутрь, пропуская гостя. Но взгляд ее на завернутом в одеяльце малыше застыл.

Егор ощутил необходимость что-нибудь сказать, объяснить. А слова словно в горле застряли. И малыш заплакал громче.

– Подбросили сегодня ночью, – наконец выдавил он из себя.

– Мама, кто там? – донесся в коридор голос Ирины.

– Егор, – крикнула баба Шура. Потом обернулась к гостю. – Мальчик или девочка?

– Не знаю.

Взяла баба Шура ребенка на руки, чтобы гость раздеться и разуться смог. Потом в Иринину комнату они прошли. А там Ирина Ясю на руках укачивает.

– Вот, прынис, – голос пожилой женщины звучал тише обычного.

Ирина Ясю на свою кровать уложила, накрыла одеялом. Подошла, взяла из рук мамы малыша. Положила его, плачущего, рядом с Ясей поверх одеяла и распеленала.

– Девочка, – прошептала она. И подняла взгляд на Егора.

– Замерзнуть могла, – сказал он оправдывающимся тоном.

– Голодненькая, – выдохнула Ирина, и голую малышку на руки взяла. – Мама, свари Егору кофе, а я ее покормлю, бедняжку!

Увела баба Шура Егора на кухню. Плач малышки затих. В кухне сочно пахло гречневой кашей – целый чугунок ее стоял на плите.

– Это ж ее искать будут, – заговорила баба Шура голосом, полным недовольства. – Ребенок – не котенок! Родила, дура, бросила, а наутро в милицию заявит!

Егор молча сидел за столом. Ждал обещанный кофе и думал, что все-таки он глупость совершил. Недаром Серега ему по рации сказал: «Не глупи!» А он взял и сглупил, привез ребенка зачем-то сюда! Но ведь он о себе и об Ирине думал, когда в дороге был и на малышку посматривал. Александру-батьковну он в расчет не брал.

А она, баба Шура, стояла над плитой, сбоку от Егора. Смотрела на чайник, в который только что воды налила. Смотрела обиженно и немного сердито, словно тот запаздывал с закипанием.

– И чего ты ее подобрал?! А теперь что? Она что, одна теперь с двумя будет?! – вырвались ее мысли наружу, в речь. – И так была мать-одиночкой! А вот теперь даже непонятно, кем стала! Мужа нет, а ребенка – два!

– Да не мать-одиночка она! – вступился за Ирину Егор.

– А кто? – Баба Шура смотрела теперь сердито не на чайник, который все не закипал, а на Егора. – Кто она теперь? Что люди скажут? Она даже в сельсовет пойти, помощь на Ясю оформить боится! Надо эту подкинутую в милицию отнести или сразу в детдом отдать. Там ее доглядят, и оденут, и кормить станут.

Егор молчал. Слушал и молчал. И Александра-батьковна замолкла. Чайник закипел. Чашка с кофе на стол перед гостем опустилась. И смотрел он на пар над чашкой и на сахарницу. Он бы и стал пить сейчас кофе, но не было на столе ложечки. Ложечки, чтобы сахару набрать и размешать.

Молча поднялся Егор из-за стола и возвратился в комнату Ирины.

Баба Шура за ним следом вошла.

А Ирина голову опустила. Смотрит на малышку, жадно молоко из груди сосущую. И в глазах у нее – спокойствие.

Подняла на вошедших взгляд.

– А может, там записка с именем была? – шепотом спросила Егора.

Он отрицательно головой мотнул.

– Тогда будет маринкой, – произнесла нежно.

Баба Шура вздохнула тяжело и прошла дальше, в свою комнату.

84

Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10

Это была самая ужасная ночь в ее жизни. Вероника посмотрела утром в зеркало и заплакала от жалости к себе. Лицо припухшее, бледное. Глаза краснющие, словно кровяные сосуды в них полопались. Губы пересушенные. Все тело ломит.

Она умылась теплой водой, нежно вытерла лицо полотенцем, намазалась ночным кремом.

Вернулась в спальню. Присела на край кровати. Остановила взгляд на лице Семена, бледном, даже каком-то желтоватом.

Он лежал неподвижно, на спине. Накрытый тремя одеялами. Если посмотреть со стороны – мертвец мертвецом.

Но Вероника смотрела не со стороны, а с близкого расстояния. Она всю ночь утыкалась ушком в его холодную грудь и слышала никуда не спешащее сердце, продолжавшее отбивать секунды и минуты его жизни. Он был жив. Только почему-то оставался холодным и неподвижным.