Ночной молочник - Курков Андрей Юрьевич

– На нее даже медицинская карточка не заведена! Ты что, хочешь, чтобы тебя потом за халатное отношение к ребенку наказали? Вон, у Лены Шип из Фасивочки дочку отобрали и материнских прав лишили! Чуть крошку свою голодом не уморила!

– Я свою кормлю! Вон, румянец у нее! – Ирина показала Ясю личиком женщине.

– То от мороза румянец, – махнула рукой женщина. – Чтоб завтра в фельдшерский пункт пришла. С десяти до двенадцати. И свидетельство о рождении принесешь – карточку заведем!

Ирина виновато закивала. Женщина, сохранив на лице до окончания разговора строгость, развернулась и пошла к своему велосипеду, на ходу качая головой и бормоча себе под нос обидные для Ирины слова, которые та, слава богу, не слышала.

Домой они с Ясей вернулись к обеду. Грудь у Ирины опять была полна молока, но Яся, покормившись пару минут, вытолкнула из ротика сосок груди и заплакала. Успокоилась только тогда, когда Ирина ей из бойлерной бутылочку с разведенной молочной смесью принесла.

Потом себе гречневой каши сварила, кусочек сала из морозильника вытащила и нарезала его тонко-тонко, так, что если на просвет в сторону окна посмотреть, оно розовым покажется. Так и пообедала: гречкой и салом. Яся тем временем заснула. И стало в доме тихо-тихо, как в глубоком сне.

Около трех вернулась домой мама Ирины. Запыхавшаяся, разрумяненная. Стащила с ног валенки, побила их один о другой по привычке, словно снег сбивала. Только сейчас не было на них снега. Пальто на крючок нацепила. Заглянула на кухню и, не увидев там дочери, в комнату зашла. Ирина ей взглядом на спящую Ясю показала.

Вызвала тогда мама Ирину в свою спальню, уселась на кровать – сетка под ней скрипнула. С деревянного стула за тумбочкой, на которой настольная лампа стояла, свою одежду сняла и рядом на кровать бросила.

– Садись! – сказала Ирине.

Ирина послушно села.

– Спросила я в сельсовете насчет молока. У бухгалтера. Она говорит, что тут такие молодицы, что никто из них платить не станет. А вот в Гавронщине киевляне три дома построили, и у одной семьи грудной мальчик есть. Можно туда подъехать. Может, они захотят. Гавронщина тут рядом. Ты б могла им каждый день по банке передавать. Егор бы по дороге на работу завозил…

– Я к ним спрашивать не пойду, – сказала Ирина и потупила взгляд.

Ее сегодня фельдшерица уже вычитала, отругала. У нее и так на килограмм тела два кило стыда и страха. Ей бы никого никогда не встречать, кроме мамы и Егора, вот тогда бы и жилось спокойно.

– Да я сама схожу, спрошу, – пообещала мама. – Не знаю только, сколько с них спрашивать. Тебе ж в Киеве по шестьдесят гривен в день давали?

Ирина кивнула.

– Но то ж Киев, там все дороже. Эти, если б богатые были, построили бы дом поближе к городу. А раз тут, в Гавронщине, значит… но все одно, попрошу пятьдесят. А торговаться станут – уступлю…

– А когда пойдешь? – спросила Ирина.

– В пять туда автобус идет, – припомнила мама.

– Ты возьми с собой молока. Пусть их малыш попробует! – Ирина посмотрела на маму благодарным взглядом.

– Возьму, возьму. Где-то на кухне бутылочка из-под пепси есть. Она как раз в карман пальто влезет!

Сцедила Ирина с грудей молоко. Почти треть литровой банки набралось. Попробовала еще на грудь нажать, а молока больше нет. Удивилась и огорчилась одновременно. Потом вспомнила, что ела мало. И вчера, и сегодня. Но зато бутылочка из-под пепси полной получилась, под венчик.

Мама в половине пятого натянула на ноги валенки, пальто надела. Сунула в карман бутылочку с молоком и вышла.

«Как бы не забыть завтра в фельдшерский пункт пойти, – подумала Ирина. – Узелок, что ли, где завязать?»

Зашла на кухню, взяла край тюлевой занавески, всегда вбок, к раме сдвинутой, и завязала в нетугой узел. Нетугой, но заметный. Вот и завтра наверняка, как зайдет на кухню, сразу этот узел увидит. А увидит – тут и вспомнит про толстую фельдшерицу и про прививки.

72

Киев. Тихий центр

К Дарье Ивановне Вероника пришла в слезах. Не разуваясь и не снимая дубленки, прошла в гостиную, уселась за круглый стол. Уставилась на кресло, развернутое так, чтобы сидящему были видны двери на балкон. Странное чувство остановило вдруг ее слезы. Она и не заметила, как взволнованная хозяйка зашла за ней следом и остановилась за спиной, прижав соединенные, как в молитве, ладошки к груди.