Ночной молочник - Курков Андрей Юрьевич

Семен выхватил взглядом из темноты толстый большой гвоздь, вбитый над левым верхним углом входной двери. Заметил прибитую к двери подкову, и на лице у него возникла ироническая, снисходительная улыбка.

– Егорушка, чай сам налей! Я сейчас, надо еще Маринку покормить. Уже плачет! Совсем крошечная! – прозвенел молодой женский голос, внезапно показавшийся Семену похожим на голос Вероники.

Он забрался на порог, носком левого ботинка стал на узкую ступеньку между цоколем и кирпичной кладкой, правой рукой дотянулся до толстого гвоздя и подался всем телом налево, к окну.

Окошко изнутри было завешено прозрачным тюлем. Семен увидел кухонный стол, чашку с чаем и руку Егора, сидевшего по другую сторону стенки от того места, где в не очень удобной позе сейчас завис Семен. В левом углу напротив окна, в проеме открытых дверей, появилась молодая женщина с милым, но невзрачным лицом. Она прижимала к груди одетого в толстый розовый комбинезончик младенца. Щечки ребенка ритмично двигались. Малыш сосал грудь.

– Может, я Ясе смеси разведу? – откуда-то из-за спины кормящей женщины раздался второй женский голос.

Молодая женщина подставила ладонь под свободную от малыша грудь и приподняла ее чуток, словно взвешивая.

– Мама, не надо! Хватает!

Она присела на табуретку напротив Егора и посмотрела на него несколько озабоченно.

– Егорушка, я все беспокоюсь: а вдруг соседи заявят? – сказала она.

Нога Семена вдруг начала сползать с узенькой ступеньки. Он сильнее схватился за гвоздь, а левой рукой – за угол оконной коробки и ему удалось вернуть ускользающую опору под подошву левого ботинка.

– Скажешь, что это мой ребенок, – прозвучал приятный и спокойный мужской голос. – Пускай думают, что я к тебе с ней переехал… А с документами что-нибудь придумаем…

Сомнение осталось в выражении лица женщины, но она покорно замолчала. На кухню зашла старуха с еще одной девочкой на руках, чуть крупнее первой.

Женщина нежно отняла малыша от груди, взяла в левую руку вторую девочку, а первую передала старухе. Потом запахнула в блузку грудь с красным, подпухшим соском и вытащила наружу вторую, к розовому свежему соску которой тут же поднесла второго ребенка.

Старушка покинула кухню.

– Бог троицу любит, – произнес Егор. – Третий ребенок будет нашим общим. Когда эти бегать начнут…

Женщина улыбнулась тихой улыбкой, кивнула.

Семен почувствовал, что носок ботинка опять соскальзывает. Он аккуратно, сначала одной ногой, а потом и другой, опустился на бетонную отмостку. Ноги загудели, словно он только что поднялся со шпагата.

Оглянулся на двери, на подкову.

Да, там, за этой дверью, существовал совершенно другой мир, незащищенный ни от чего, хрупкий, но надеющийся на свое продолжение. И надеющийся на удачу, прежде всего на случайную удачу. В этом Семен был теперь уверен на все сто процентов. Но уверенность не давала ему повода почувствовать себя выше, сильнее, самоувереннее.

Он приехал сюда в поисках девочки, подброшенной под Парламент. Он нашел, он увидел ее. Он ее услышал. Но удача улыбнулась не ему. Она улыбнулась этому Егору, который явно не был отцом первого ребенка, не был городским проворным мужиком, не был, судя по его надежде на удачу, человеком, способным быстро и правильно принимать решения. Но при всем при этом кирпичный одноэтажный дом с четырьмя фасадными окошками, с двумя детьми и двумя женщинами и этим охранником территории дворца для президентских приемов казался Семену целостным и замкнутым миром, врываться в который у Семена не было ни права, ни желания.

Что ему, действительно, делать? Не стучать же в двери и требовать передать ему ребенка? Нет! Не будет он этого делать. Он уже знает судьбу этой девочки, он уже обладает тайной, узнать которую когда-нибудь захочет и Геннадий Ильич, и эта непутевая Оксана, оставившая ребенка мартовской ночью на холодных государственных ступеньках! Нет, надо придумать что-то другое. Чтобы и этот мир остался целым, и его, личный мир Семена пополнился, округлился до состояния нормальной полноценной семьи. И он, Семен, придумает, что делать! Прямо тут, на пороге этого сельского дома придумает. Не встанет с порога, пока не придумает!

Семен чувствовал пятой точкой холод, шедший сквозь брючную ткань от бетонного порога. Он слышал и уже не слушал голоса и звуки, выплескивавшиеся из кухонной форточки наружу. Эти голоса и звуки принадлежали другому миру.