Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич

Кирилл свернул к цепочке гаражей, слыша, как сзади приближается смерть. Он оказался в каком-то узком коридоре — слева здание, справа бетонные гаражные коробки, впереди — стальные прутья ограды, опоясывающей голые деревья и маленькие беседочки. Детский сад?

Он побежал вперед.

Убийца не издал ни слова. Просто догонял его, медленно и неумолимо. Кирилл отстраненно подумал, что зря дети считают взрослых неумеющими бегать. Они умеют. Когда надо.

Шагах в пяти от ограды он увидел — с какой-то фотографической точностью, что два прута слегка разогнуты — наверное, местные пацаны соорудили для себя удобный проход на детсадовскую территорию. Такой же лаз был и в ограде детсада рядом с его домом — по вечерам в маленьких беседках собирались пацаны, чтобы спокойно покурить, выпить, поболтать о девчонках. Кирилл прыгнул в узкий проход.

Он отбил плечо, и едва не застрял. За спиной выматерился преследователь, и Кириллу показалось, что его обдало ветром от последнего рывка убийцы. Он дернулся, протискиваясь в узкую щель, упал на раскисшую от дождей землю. Повернулся, со страхом ожидая увидеть черный глазок ствола.

Убийца пытался протиснуться в щель. Нелепо выгнулся, просунув голову, но широкие плечи упрямо не желали пролезать, опровергая древнюю истину — «главное, чтобы голова пролезла».

Кирилл вскочил, дернулся было вглубь территории, потом повернулся. Посмотрел в холодные прищуренные глаза. И подпрыгнул, пиная убийцу в лицо. Рубчатая подошва с хрустом проехалась по щеке.

Мужчина взвыл, выдергиваясь обратно. Из съехавшего вбок носа текла темная кровь, смешиваясь с липкой грязью, слетевшей с подметки кроссовок.

— Гад… — прошептал Кирилл.

Мужчина вытер ладонью лицо. Посмотрел на него — пристально, словно запоминая. Очень спокойно произнес:

— Иди сюда. Я ничего тебе не сделаю.

Кирилл истерически засмеялся.

— Все равно тебе не уйти, — сказал убийца. — Где второй?

Мальчишка попятился. Исчезнувший на секунду страх снова вернулся. Казалось, ударь он сильнее, так, чтобы содрать кожу, под ней оказалась бы сталь. Перед ним был не человек — какой-то робот, терминатор из фильма.

— Что происходит?

Из-за гаражей вышел мужчина. Рослый, крепкий — по сравнению с ним убийца сам выглядел подростком. В руке он держал разводной ключ, казавшийся игрушечным. На мгновение Кирилл ощутил, как перевернутый мир стремительно становится с головы на ноги.

— Совсем шпана обнаглела, — поворачиваясь сказал убийца. — Залез в карман, гаденыш. Вот… попытался поймать… — он снова вытер лицо.

— Он хотел меня убить! — закричал Кирилл. Мужчина смерил взглядом его, потом окровавленное лицо убийцы.

— Я его понимаю, — сообщил он. — А ну иди сюда, щенок!

Кирилл бросился бежать.

Нет, мир не собирался стать нормальным. Стоять на голове, видимо, было для него привычнее.

Сзади доносилась щедрая ругань. Ограда садика была высокой и совершенно не приспособленной для перелезания. Но ведь в любом заборе есть двери.

Кирилл выбежал к зданиям детского сада. Здесь вяло бродили десятка два малышей под присмотром воспитательницы, смерившей его хмурым неодобрительным взглядом, но ничего не сказавшей. Кирилл побежал мимо, к воротам, но растянулся в грязи и упал. Пакет вылетел из рук, прямо к ногам мальчика лет пяти.

Дети нестройно засмеялись. В этом возрасте ничто не веселит так искренне и чисто, как чье-то падение в лужу.

Кирилл медленно поднялся. Подошел к пакету, из которого вылетела булка хлеба и шоколадка…

К ЧАЮ…

— Убегаешь? — спросил малыш.

— Убегаю, — машинально ответил Кирилл.

Мальчик задумчиво проводил взглядом испачканный хлеб, посмотрел, как Кирилл обтирает плитку «Бабаевского».

— Ты шоколад любишь? — спросил он.

— Нет. Хочешь?

— Хочу, — без лишней скромности признался малыш.

— Бери… — Кирилл сунул ему шоколадку и побежал к воротам.

Был уже вечер, когда поезд подошел к Актюбинску. Ни Ярослав, ни Слава больше не говорили о предстоящем. Дорога дарила передышку и скуку, это было единственное, что она могла дать.

— Проводник обещал никого не подсаживать, если получится, — перетасовывая колоду карт, сказал Слава. — Хорошо бы так и доехать, вдвоем.

— Помнишь, как в молодости мотался в Москву за книжками? — неожиданно для себя спросил Ярослав.

— С Валеркой? Помню, конечно. Здорово было, правда?

— Прибыли — ноль, зато поездку окупали, пьянствовали с друзьями, и все новинки были наши.

Слава засмеялся.

— Русский бизнес. Навар с яиц.

— Скорее уж, «украли ящик водки, продали, деньги пропили»…

— Ненормальный ты, — укоризненно сказал Слава. — Угораздило же меня… Вот другие Визитеры — какая интересная у них жизнь.

— Угу, в них уже стреляют.

— Не остри. Боюсь, что сегодня несколько «ушло».

— Ты ночью это узнаешь?

— Да… почувствую.

Ярослав заерзал на койке.

— Ты все-таки сукин сын. Ты что-то знаешь о своем происхождении. Просто не желаешь рассказывать.

— А если даже так? Помнишь свое «хождение в сеть»? Когда читатели принимались обсуждать недосказанные моменты в твоих романчиках? А ты ухахатывался, читая версии, потом выбирал ту, что высказал самый симпатичный собеседник, и поддерживал ее своим авторитетом автора. Чем я хуже тебя?

— Кончай, — Ярослав чуть смутился.

— Ладно. Я выйду, покурю на перроне.

— Почему ты?

— А ты на прошлой станции выходил, пока я караулил купе.

— Сравнил разъезд с городом!

— Ну и что?

Слава бросил колоду на столик, снял с крючка куртку. Наставительно произнес:

— Есть две ошибки, которые можно совершить в дороге. Первая — выпить слишком много. Вторая…

— Выпить слишком мало? Даже не думай.

— Тю-тю-тю… — Слава усмехнулся, выходя в коридор.

Проводник, пожилой маленький казах, закрывал служебное купе. Глянул на Славу, поморщился, что-то вспоминая.

— Парень, ты просил никого в купе не подсаживать?

— Угу. Мы с братом просили.

— Слушай, такое дело, понимаешь… Много билетов здесь продали. Кого-то придется подсадить.

— Шеф, сколько надо?

Проводник замотал головой.

— Ничего не надо. Потесниться надо.

— Шеф, я думал, мы договорились…

— А, не обижай! Хорошего попутчика посажу. Стариков, детей — в другие купе раскидаю. Кого тебе посадить? Девушку посадить?

— Посади, — доставая из пачки сигарету сказал Слава.

— Русскую посадить?