Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич

Как странно.

Мир не изменился.

Мир — все тот же!

Кирилл почти бежал за Аркадием Львовичем и Визитером. Они о чем-то тихо говорили… да нет, не тихо, конечно. Попробуй, поговори тихо в длиннющем подземном переходе между двумя станциями метро. Но отставание на шаг, которое все никак не мог преодолеть Кирилл, заглушало слова намертво.

НАМЕРТВО…

Люди, люди вокруг. Сотни, тысячи. Интересно, что думает человек, приехавший из маленького села и впервые попавший в Москву? Миллионы — вот они. Девчонки, чуть постарше Кирилла — наверное, но уже совсем другие, совсем взрослые, настолько, что сладко щиплет в груди, пробегают навстречу, и даже взгляд их не касается мальчишки, хоть они могли бы учиться в одном классе. Пухлые куртки, яркие брючки, накрашенные глаза… Почему все взрослеют по-разному?

Тетка с двумя тяжело гружеными тележками, она катит их впереди, как таран, и толпа расступается, как морская вода под килем парома… Толпа подростков, тоже чуть старше, чем он, и вроде бы все сами по себе, даже не разговаривают, но они спаяны какой-то невидимой силой, взаимным притяжением, законы которого не хочется понимать, и толпа расходится перед ними так же стремительно… будто вода перед сторожевыми катерами, хищно оскалившими орудия…

Растерянные, шарахающиеся, виновато улыбающиеся, тщетно пытающиеся придать себе хоть тень столичной торопливости — немосквичи. Чужие.

Кирилл ускорил шаги, пытаясь догнать Визитера и Аркадия Львовича. Они что, забыли о нем совсем? Пришельцы!

Он запнулся, пробежал пару шагов, удерживая равновесие, непроизвольно глянув назад…

Убийца был метрах в пяти-шести. Строгое, мужественное лицо. Только распухший нос портит картину.

Ноги подкосились. Кирилл обрушился на стертый грязный мрамор, люди шарахнулись, обходя его, а убийца замер. Они смотрели друг другу в глаза.

Словно смотришь в ночь…

Кирилл всхлипнул, привставая, не отводя взгляд от лица человека, который… нет! не думать об этом!

Убийца покачал головой. Печально и строго. Не отрывая взгляда, не делая больше ни шага. Встряхнул дипломат, зажатый в руке, и тот послушно распахнулся, словно мечтая вывалить свое содержимое на истоптанный пол, но убийца уже подхватывал пластиковую крышку, подпирая дипломат коленом, придерживая перед собой, пока он извлекал из него что-то… сверкающее и темное, сгусток силы, сжатый в строгие линии, спящее нечто, угловатую хищную тень.

Это так приходит?

Не кино, не фантазия, не страшный сон. Автомат, подкинутый в сильных руках, целящийся в глаза — сейчас вспыхнет пламя у дула, совсем не страшное, словно венчик газовой горелки, и мир дернется, взорвется, выкидывая из себя его — Кирилла Корсакова, тринадцатилетнего пацана, к которому пришел Визитер…

— Нет! — закричал Кирилл, елозя на грязном полу, отползая, не отрывая взгляда от убийцы и его инструмента. — Не-е-е-ет!

Над плечом ухнуло — громко, натужно, будто превозмогая кошмар, и убийца присел, переводя ствол автомата с Кирилла на кого-то другого…

— Бегите! — крикнул Аркадий Львович. Он стоял, сжимая пистолет, и это было так смешно и нелепо — старик, с оружием в руках, что Кирилл даже помедлил мгновение, запоминая — навсегда, эту сцену, но Аркадий Львович выстрелил еще раз, щуря глаза, с какой-то беспощадной улыбкой на губах, сделавшей его похожей на убийцу, и Кирилла будто подкинуло вверх. Он натолкнулся на Визитера, и в какой-то миг они бежали вместе, но толпа вокруг уже ожила, преодолела шок, перестала быть просто людьми, идущими по одному подземному коридору.

Толпа — это толпа.

У нее свои законы.

У нее свой разум.

Вой. Взметнувшийся к арке потолка, как цепная реакция охвативший тех, кто и выстрелов-то не услышал. И движение… во все стороны сразу… это называется броуновское движение, так, Владимир Петрович, преподаватель физики в нашей школе?

ВИДИТЕ, КАКОЙ Я УМНЫЙ — КОГДА В МЕНЯ СТРЕЛЯЮТ?

Кирилл бежал. Вновь. Как в страшном сне, все повторялось. Вместо подъезда — подземный переход. Вместо мамы — этот смешной старик.

Треск автомата. Он даже не такой страшный, как пистолетный выстрел.

БЕГИ, КИРИЛЛ, БЕГИ!

Он будет убегать всегда. Всю жизнь. Все повторилось, и так оно будет всегда. Никому нет дела, ни толпе — где сотни здоровых мужиков разбегаются под свинцовым градом, когда могли бы с тем же риском для жизни просто затоптать человека с автоматом, ни пришельцу со звезд, который бежит рядом, ни Аркадию Львовичу — он ведь тоже убегает, скользя сквозь обезумевшую толпу, не то забыв о вспышке своей отваги, не то разуверившись в собственной меткости.

БЕГИ, КИРИЛЛ, БЕГИ!

Это все, что тебе осталось. Страх и бегство. Навсегда.

Карамазов пригнулся, когда первая пуля пронеслась над головой.

«ПМ». Его собственный. Он узнал его не по бою — обостренным до предела чутьем, подаренной тьмой силой. Ох, старички-разбойнички… Посланник вернулся в заваленный трупами дом — и вынул оружие из рук мертвеца. Прощай, версия самоубийства. Здравствуй, старый знакомый.

А бьешь ты по-прежнему косо. Пристрелять надо было!

Еще один выстрел — Илья скользнул к стене, пропуская пулю.

Пуля — дура, пуля-дура…

Вокруг началась паника. Люди метались, еще не понимая, откуда стреляют, и куда стоит бежать. Толстая, безразмерная какая-то, женщина заслонила старика, и Карамазов, уже нажимающий на курок, срезал ее длинной очередью. Не меньше пяти пуль… они что, вязнут в этом ходячем окороке?

Женщина продолжала бежать, смешно заплетая ноги, словно какая-то мультяшная героиня, комический персонаж триллера, кровь хлестала из ран на спине, а она все не падала — малоэкспансивные пули, дьявол их побери!

Старик опустил пистолет, бросился в сторону. Зацепил он его или нет? Илья повел ствол, но толпа напирала, и не было линии прицела. Угораздило же мальчишку упасть! Он собирался сделать их в вагоне — грязно, но надежно, десятка три трупов, вагон мертвецов между Комсомольской и Мира…

Карамазов открыл огонь. Это уже было просто самосохранением, тут даже тени сомнений быть не может, нормальная реакция человека, вокруг которого безумствует толпа.

Ведь так?

Он стрелял короткими очередями, укладывая тех, кто бежал к нему, и в толпе сработал какой-то коллективный разум, толпа прозрела, опомнилась, с воем кинувшись в обе стороны по туннелю, сметая тех, кто шел навстречу, и наверняка всполошились менты, толкущиеся у каждого входа.

Черт, грязно будет на выходе!

И милиция встанет на дыбы, когда он уложит пяток-другой патрульных.