Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич

Это походило на встречу старых-престарых врагов, даже не врагов — солдат вражеских армий, испытывающих к противникам профессиональное уважение, но не строящих никаких иллюзий о возможности симпатии. И в этой встрече участвовало три стороны — водитель, писатель и двое мальчишек.

Заров поздоровался с мужчиной, они обменялись парой слов, потом писатель обернулся. Глядя не на Скицына, и не на детей, с которыми пришел — в объектив камеры. Журналист дважды лениво щелкнул, потом еще раз, когда писатель садился в машину.

«Волга» тронулась.

Скицын подумал, что это мог бы быть замечательный и совершенно сюрреалистический сон. Ему часто снились долгие, красочные, интересные сны, порой он записывал их, порой просто пересказывал друзьям — словно обрывки кинофильмов.

Но ни в одном сне дождь не лил ему за шиворот.

— Вот позер, — сплевывая, сказал журналист с камерой. Покосился на Скицына.

— Простите, что вы сказали?

— Позер ваш знакомый, говорю! Он и впрямь хорошо пишет?

— Ничего так, симпатичненько, — быстро сказал Скицын. — А в чем проблемы?

— Считает, что это очень забавный сюжет — писатель-фантаст, которого политик нанимает. Для подготовки предвыборной программы, — фоторепортер усмехнулся. — Может и забавно, не спорю. Но вряд ли политик будет доволен, если материал появится. Обломил он себе теплое местечко!

— Хватит трепать, — обрезал второй журналист, косясь на Скицына. Кивнул, то ли прощаясь, то ли просто стряхивая с капюшона воду, и они пошли к своей машине.

Степан не стал ничего уточнять. Из этих больше слова не выжмешь, и так разболтались. Может быть, удастся в редакции что-нибудь уточнить, он там многих знал. Лучше сейчас пацанов порасспрашивать, мороженого им купить, голос поласковее сделать…

Но близнецы уже исчезли. Ушли тихонько, пока Скицын говорил с журналистами. Степан даже руками всплеснул от досады.

Блин, что же происходит?

В машине было тепло. Ярослав сел на заднее сиденье, словно отгораживаясь от Шедченко спинкой кресла, расстегнул мокрую куртку. Полковник несомненно увидел в зеркало кобуру под мышкой, но ничего не сказал. Они свернули на Рождественку, потом на Кузнецкий мост. Шедченко, похоже, хотел убедиться, что за ними нет хвоста.

Заров молчал. Не ему начинать этот диалог.

— Почему вы просили приехать именно меня? — наконец спросил полковник.

— Вы мне достаточно симпатичны.

Николай поморщился, как бы показывая свое отношение к этой симпатии.

— К тому же мы с вами оба неудачники. Наши Визитеры предпочли борьбе самоубийство.

— Тот, кто приходил ко мне, погиб в бою, — отрезал полковник.

— Да бросьте, Шедченко. Он лишь выбрал другой способ. Более достойный. До его гибели вы не могли поднять руку на женщину. Да и после вам было нелегко.

Николай не стал спорить. Поинтересовался:

— Откуда были те журналисты?

— Поняли?

— Конечно. Откуда они?

— Из Москвы, — Заров усмехнулся.

— Понятно. В общем-то зря вы старались, Рашид не собирается вас убивать.

— До тех пор, пока надеется на союз.

— Да сдались вы ему! Зачем лишние жертвы, сами подумайте!

— Я же еду с вами. Значит доверяю. А маленькое прикрытие никогда не повредит.

— Вот уж не думал, что буду слушать лекцию о тактике от писателя, — беззлобно буркнул Шедченко. — Ребятишки куда пошли?

— Не имею ни малейшего понятия. Для их же блага.

Николай тихо засмеялся:

— Слушайте, Ярослав, вы не Штирлицем себя вообразили? Ожидаете допросов и пыток?

— А почему бы и нет?

Они притормозили перед светофором, Шедченко обернулся, мгновение смотрел ему в глаза. Кивнул:

— Действительно, почему бы и нет? Прав, писатель.

— Тогда уж зовите меня литератором. Мне гораздо больше нравится это слово.

Шедченко хмыкнул, машина вновь тронулась.

— Нам с полчаса ехать, — сообщил полковник. — Вы курите, если хочется.

Заров достал сигареты, затянулся, чуть опустив стекло. Мокрый ветер ударил в лицо.

— Шедченко, когда вы были маленьким, любили сидеть у открытого окна в машине? Чтобы ветер заставлял щуриться, и вдыхать его приходилось тяжело — как воду?

— Мне в детстве редко приходилось ездить на машине, — Николай помолчал, потом кивнул. — Но, в общем-то, да. Любил.

— А я и сейчас люблю, — задумчиво сказал Ярослав.

Они выехали за кольцевую, когда полковник снова заговорил с ним.

— Чего хотел ваш Визитер?

— Только самого хорошего, — мгновенно ответил писатель. — Счастья, радости и всеобщего благоденствия. Смешно?

— Нет, не очень. Получается, что все Визитеры прекрасные и добрые люди.

— Ну а чего вы ожидали? Что кто-то из них заявит — «я сволочь, психопат, готовый утопить мир в крови?» Опасность не в том, чего они хотят. Опасность лишь в методах, которыми собираются добиться счастья.

— Благими намерениями…

— Наоборот, полковник. Дурными методами выложена дорога в рай. Вот в чем беда. Меня не пугает мысль, что вместо сотни самодовольных и зажравшихся политиков власть возьмет один жесткий и циничный диктатор. Вряд ли от этого на Земле станет больше горя. Но кто сейчас поступится своим куском пирога?

— Думаете, Хайретдинов ничего не добьется?

— Добьется, но вот как? Твоими методами, Николай? Танки и пули?

— Очевидно, — неожиданно согласился Шедченко. — Но без этого никогда не обходилось. Дружина с мечами, рыцари в броне, войско с пищалями — всегда что-то стояло за властью.

— Хорошо, что вы говорите «за».

— Шанс стоять впереди я уже упустил.

Писатель кивнул, достал сигареты:

— Закуришь?

Шедченко протянул руку, взял сигарету, раскурил от электрической зажигалки, протянул ее назад. Неохотно сказал:

— Лучше бы мы не встретились. Никогда. Не пришли бы эти… голые благодетели.

— Это от нас не зависело.

— Уверен, литератор? — Шедченко ухмыльнулся. — Я вот — нет. Мы хотели перемен. Мы мечтали о них. Знали, что нет в нас силы, но не хотели в этом признаться. Да мы же сами их позвали! Уже давным-давно, тыкаясь мордой в грязь и улыбаясь подлецам, сжимая покрепче зубы, шептали — придите! Придите, Сила и Власть, Знание и Доброта! Молили о той красоте, что мир спасет, которую ты, литератор, нам подаришь! Мечтали о третьем пути, о новой правде, которую невинный ребенок принесет в мир! Хотели мы их, хотели! И получили!

— Посланника Тьмы мы тоже звали, — сказал писатель. Шедченко покосился на него, но Заров не издевался. — Чтобы было кого ненавидеть. Молодец, полковник. Только что говорить об этом? Поздно.