Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич

— Да? Хорошо наложил. Где научился?

— В школе. Нам показывали.

— Или ты будущий Пирогов, или у тебя абсолютная память и крепкие нервы… — буркнул Снежневский. — Возьми на журнальном столике газету… только не «Комсомолку», я ее еще не прочитал!.. и принеси сюда.

Визитер исчез, вернулся с «Аргументами».

— Пойдет?

— Чтобы скрыть факты — вполне. Заверни… это… и выкинь в помойное ведро.

Он секунду наблюдал, как Визитер выгребает из эмалированного тазика окровавленные куски ваты и марли, потом покачал головой.

— Иди учиться в медицинский, мальчик. У тебя получится.

— А у меня все получается.

— Страшное поколение растет… — прошептал Снежневский, оглядывая наложенную повязку. — Пальцами пошевели. Так… Ничем их не прошибешь!

Визард посмотрел вслед вышедшему с бумажным пакетом Визитеру.

— У мальчика позавчера убили мать.

— Ч-что?

— Не говори этого при нем. Мальчик должен надеяться, что она жива.

— Аркадий, в какую гадость ты влез? Что творится, а?

— Судьба.

Вернулся Визитер. Снежневский встал, собрал разбросанные на столе лекарства и бинты в картонную коробку, поставил ее в шкаф. Сполоснул руки в раковине.

— Вас покормить надо?

— Да уж покорми, — накидывая снятую рубашку, отозвался Визард. — Ростик, где рядом можно купить одежду? Знаешь, пальто с дыркой в рукаве — не самый модный фасон.

— В супермаркете… если денег много.

— Есть пока. Ты покорми парня, я сейчас вернусь.

Снежневский потрогал переносицу.

— Так… если ты через час не вернешься, я позвоню в милицию.

— Не позвонишь. Впрочем, я вернусь, — Визард прошел в прихожую, стянул с вешалки плащ. — Я пока твой одену.

— Вернешь без дырок, договорились?

— Юмор твой… зубодерный… — Визард неуклюже потянулся левой рукой к своему пальто, начал доставать что-то из кармана, уронил…

— Аркаша! — Снежневский быстро прошел вслед ему. — Это… это что?

— «Макаров». Паршивый пистолет, — Визард поднял оружие, вытащил обойму, покачал головой. — И все равно патронов не осталось…

— Возьми у меня в куртке, — откликнулся из кухни Визитер. — В правом кармане. Он газовый, но патроны с дробью, говорят, можно убить.

Ростислав закрутил головой, с ужасом оглядывая то мальчика, то старика. Облизнул губы.

— Уходите. Оба уходите. Я не желаю быть причастным…

— Ростислав Иванович, вы не волнуйтесь, — Визитер, не выпуская тряпки, которой вытирал стол, подошел к ним. — Мы утром уйдем. И все будет хорошо. А сейчас нам никак нельзя. Вы должны нам помочь. Иначе нас убьют. Я вам объясню, все объясню!

Визард молча положил в карман «газовик», открыл дверь. Давай, мальчик, работай.

УВОДИ ЕГО… РАСПЛАВЬ ГРАНЬ МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И ВЫМЫСЛОМ, СДЕЛАЙ СТАРОГО ТРУСЛИВОГО РОСТИСЛАВА СМЕЛЕЕ, ЧЕМ ОН ЕСТЬ, НАЖМИ НА ВСЕ ПРУЖИНКИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ, НА СТРАХИ, КОМПЛЕКСЫ, МЕЧТЫ…

Уведи его…

— А ты — любишь этот город? — спросил Слава.

— Питер больше, — Ярослав передернул плечами. Зачем Визитер напомнил?

ОНА НЕ ЛЮБИЛА МОСКВУ…

— Угу. «Как наивно и безответно я люблю этот город»… — Слава, согнувшись у окна, крутил головой, словно высматривал что-то.

А на что смотреть-то? Пути, платформы, дома — то ли пригороды, то ли уже московские окраины. Люди…

Люди везде одинаковы. И что в занесенном снегами сибирском поселке, что в казахском ауле, что на Арбате — все равно, она проступает — «печать вырождения на лице». Неважно, какую форму она примет: пропойцы с вязанкой пустых бутылок, или здорового парня, который носится вдоль поезда, продавая денатурат, или раскрашенной девочки, посещающей авангардные спектакли, но не прочитавшей в жизни ни строчки.

Печать вырождения. Шлеп-шлеп-шлеп… И он ее не избежал. Может быть, он просто рискует поднять глаза и увидеть то, что незаметно другим. Увидеть печать в себе.

Поезд проходил мимо платформы, замедляя ход. Ярослав скользнул взглядом по лицам. Привычно, «профессионально». Зная, что все равно не запомнит лиц, а если и запомнит, то никогда не сможет описать, вдохнуть в них жизнь. Но зацепятся какие-то детали, мелочь, которая рано или поздно отольется в слова.

— Я думаю, мы сразу разделимся, — небрежно сказал Визитер. — Я рвану в «БТУ», ты в «Лодур». Надо выколотить побольше бабок.

— Откуда в тебе такая несокрушимая уверенность?

— От полного отсутствия ее. Крайности сходятся. Ты согласен с раскладом? «БТУ» орешек покрепче, но и заплатить могут больше.

— А дальше?

— Если все получится быстро, то надо сразу снять квартиру на месяц-другой. Дело может затянуться. А если сегодня останемся без денег, то я созвонюсь с Озеровым, переночую у него. Ты можешь напроситься к Степке. Но лучше бы их не ставить в известность о том, что Ярослав Заров в Москве.

— Ты серьезно?

— Да, конечно. Ребята могут попасть под удар. Ты же видишь, конкуренты не церемонятся. Они хорошо экипированы… Слушай, постарайся не продешевить в издательстве.

Ярослав кивнул.

— Ты меня поражаешь… Визитер. Спасение мира и выколачивание денег.

Слава захохотал.

— Знаешь, в прежних визитах я поразил бы тебя еще больше. Спасение мира и грабеж на большой дороге, например.

— Кем тебе доводилось быть, Слава? — помолчав спросил Ярослав.

— Многими. Менестрелями и поэтами, писателями и художниками. Думаю, имена не столь важны.

— В следующий раз ты вполне можешь оказаться режиссером. Или, вообще, автором компьютерной игрушки.

— Да… если он будет, следующий раз.

— Если будет, вспомни меня.

Слава кивнул.

— Вспомнить мне не дано. Я тебя придумаю, Ярик.

— Спасибо и на этом. Слава, за кого мы возьмемся?

— Я бы предпочел Корректора. Но… боюсь, он нам не по зубам.

— Что такое Тьма, Слава?

— Вот уж не ожидал такого вопроса… от тебя.

— И все таки?

— Тьма — это просто отсутствие света, Ярик. Я не издеваюсь! Отсутствие границ. Свобода направлений. Право быть независимым от других, от мира.

— Так просто?

— Да. Тьма — это вечный ребенок, этакий невзрослеющий Питер Пэн. Бесконечная игра. Свобода всех направлений — вот ее визитка. Возьми тьму за руку и иди в никуда. Не останавливаясь ни перед чем и ни перед кем. Тьма — это «я хочу» вместо «я должен». Тьма — это вера в себя. Тьма — это невозможность посмотреть на себя. Тьма всегда рядом, тьма ждет своего часа, тьма повелевает — но стоит подчиниться, и она станет слугой. Оправдает все.