Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич

— Знаешь, Рашид, лучше бы я в Киеве в баню сходил.

Визирь засмеялся.

— Кто ж спорит. Все перемены в мире — к худшему. Тут и сомнений никаких нет. Но в критической ситуации ты сделал лучший выбор, поверь.

— Чему учили… — Шедченко поднялся, перелез на полок повыше. — Рашид, не думай, что я тебя хоть немного идеализирую. Ты продажен, как и все остальные. На твоей совести много чего лежит.

— Честный ты человек… — Визирь потер щеки. — О, сейчас третий пот пойдет…

— Рашид, почему ты убил своего прототипа?

Визирь вздохнул.

— Власть не делят, дорогой. Сила лишь растет, знания умножаются, но Власть — не делят на двоих. Слабейший должен был уйти. Он ушел.

— Тебе не жалко его, Рашид? Ведь он — это ты.

— Вот именно. Рашид Хайретдинов продолжен во мне. Его мечты — мои. Я люблю его детей и забочусь о его жене. Никто и никогда не увидит отличий.

— Ты веришь в Бога?

— Ну, прямо интервью… — Хайретдинов завозил по телу ладонями, словно помогая порам открыться. — Рашид — верил. Я нет. Понимаешь, Коля, когда живешь в сотый раз, то трудно принять постулаты религий. Христос… он был славный парень. Я ему симпатизировал, и не моя вина все же, что так вышло. Как он нас всех…

Хайретдинов засмеялся.

— Нет, это было прекрасно. Обратить свое поражение в победу… Преклоняюсь. Это была великолепная победа, чистейшая… — он покосился на Шедченко: — Только вот больше у него прийти не получается. Когда люди хотели добра и милосердия, когда не было никаких оснований — он вспыхнул. А теперь… у того, что мы назовем Светом, просто не получается вступить в игру вновь. Нет оснований. Нет прототипов. Зато для Тьмы кандидаты находились всегда.

Он встал.

— Все, пошли остывать…

— Рашид, — Шедченко положил руку ему на плечо. — Ты-то сам себя кем считаешь? К чему ты ближе?

Визирь прищурился.

— Ты ведь правды хочешь, Коля?

— Если ты можешь ее сказать.

— Толпой бандитов и скотов управлять невозможно. Людьми, которые считают себя счастливыми, управлять проще, чем доведенными до отчаяния. Вот и вся моя мораль.

Шедченко кивнул и они вышли из парной.

Нет, они больше не казались сестрами-близнецами. Просто сестры. Одна старшая, красивая, уверенная, заставляющая людей провожать ее взглядами. Другая растерянная, напуганная, словно ребенок хватающаяся за ее руку.

Они сели в такси, и Анна, поймав быстрые взгляды водителя, вздрогнула. Как он может так смотреть… как смеет так откровенно желать.

Конечно, Марию грязь его взглядов не заденет. И все же, как неприятно. Анна прижалась к ее плечу, и сразу стало легче. Мария легонько погладила ее по щеке. Как хорошо…

Водитель перестал оглядываться. Небось подумал какую-то гадость. Ничего, ничего, когда свет ее воссияет над миром — он тоже поймет. Еще будет гордиться, что вез их.

— Мы приедем в гостиницу, — ласково сказала Мария. — Ты ляжешь баиньки. А мне надо будет прогуляться.

— Куда? — Анна вскинула голову. — Зачем?

— Нам ведь многое нужно, Аня. Вокруг враги. Я должна кое-что сделать.

— Я с тобой!

— Нет, ты будешь спать. Я вернусь через пару часов и разбужу тебя. Поняла?

Анна кивнула. Да, да, она не может с ней спорить. Но и уснуть не сможет. Будет лежать в темноте и молиться. Ждать…

Кирилл сидел напротив писателя и его двойника. Вагон был полупустым, до конца ветки оставалось всего две остановки, а час пик уже давно прошел.

Визитера …ОН ВЕДЬ ТОЖЕ ВИЗИТЕР, ТОЛЬКО ДРУГОЙ…

словно не волновало, что он может убежать. Он взял у писателя плейер, и сейчас сидел с видом подростка, дорвавшегося до любимой игрушки. А Ярослав то смотрел на Кирилла, то отводил глаза, едва их взгляды пересекались.

МЫ ТЕБЯ НЕ ОБИДИМ…

Какая разница, в общем-то? Эти или другие. Кто-то все равно убьет его. Так, за компанию с Визитером. Потому что в мире нет двух правд, она всегда одна, но разная для каждого человека. И старик бы их убил, верь он в себя чуть больше…

Кирилл почувствовал, как он устал.

Так нельзя уставать.

Кирилл закрыл глаза. Вагон потряхивало, он притормаживал на каких-то подземных поворотах, снова набирал ход. Путь во тьме.

Может быть попросить этих двоих — пусть все кончится сегодня. Только быстро.

Он очень устал…

Его похлопали по плечу, и Кирилл вздрогнул, очнулся от дремоты. Визитер — он отличал его лишь по одежде, кивнул.

— Пойдем, приехали.

Кирилл побрел за мужчинами. Из поезда вытекали последние пассажиры, паренек в метрополитеновской форме брел вдоль вагонов, заглядывая в двери.

Конец пути. Поезд дальше не пойдет.

— Нам недалеко, — бросил через плечо Визитер. — Не отставай.

Они вышли на ночную площадь перед станцией. Визитер покосился на писателя.

— Пить сегодня будем?

— Да. Отмечать твой успешный контракт. Что ты наобещал-то?

— Космическую оперу.

— Боже мой… Меня тошнит от них.

— Хорошо, я сам напишу.

— А если тебя прибьют?

— Тогда все это перестанет иметь значение, Ярик… Кирилл, тебе взять лимонада?

— Возьмите пива. Покрепче, — Кирилл так и не понял, что им двигало, то ли глупый вызов, то ли и впрямь захотелось выпить спиртного.

— О, мужчина… Наш человек, правда, Ярик?

Визитер двинулся к ларькам, Кирилл остался с писателем. Тот опять покосился на него, быстро сказал:

— Ты не бойся, нам нужны союзники. Все очень запутанно, понимаешь…

— Вы-то сами понимаете?

Писатель пожал плечами. Он и впрямь выглядел добродушным и запутавшимся.

ВСЕ КАЖУТСЯ ХОРОШИМИ — ВНАЧАЛЕ…

— Скажите, а вы продолжение «Солнечного Котенка» написали? — спросил Кирилл. Писатель покачал головой.

— А напишете?

— Нет. Извини, я больше не пишу о детях.

— Жалко, — честно сказал Кирилл.

— У тебя будет еще много книг, — тихо сказал писатель. — Какая разница, кто их напишет, и как будут звать героев.

— Почему «какая разница»? Мне ваши книжки нравятся. Я их героев люблю.

Писатель поежился, плотнее застегнул воротник.

— Это все глупости, — непонятно сказал он. — Нельзя любить персонажей. В жизни достаточно реальных людей.

— Они хуже.

Писатель посмотрел на Кирилла.

— Они не могут быть хуже или лучше. Они живые.

— Странный вы, — Кирилл улыбнулся. — Зачем тогда пишете книжки?

— А я больше ничего не умею делать. Ты ведь тоже пишешь, стихи, так?

— Давным-давно не писал.

— Счастливый, — писатель протянул руку, как-то очень неумело потрепал его по плечу. — Я тебе обещаю, ни я, ни Слава тебя не тронем. Твоему Визитеру обещать не могу, а тебе — да.